– Снимите цепочку, – потребовала Жужанна.
– Что? – переспросила ошеломленная фрау Бухнер.
– Снимите цепочку!
Жужанна впилась глазами в немку. От ее взгляда даже у меня по спине поползли мурашки. С лица фрау Бухнер мгновенно исчезло умильно-восторженное выражение. Сжав пальцами распятие, она приподняла тяжелую цепочку и, пыхтя, сняла через голову свое украшение. Цепочка оказалась у нее в руках. Золотая фигурка Иисуса беспокойно раскачивалась в воздухе.
Жужанна поморщилась и отодвинулась от фрау Бухнер, загораживая собой ребенка. Зрачки ее глаз сузились, а лицо превратилось в гипсовую маску, под которой – это длилось не больше мгновения – мне вдруг открылось нечто жуткое и отвратительное. Я не могу подобрать слов, чтобы описать увиденное.
Я застыл на месте, зная, что сейчас произойдет, и не понимая, откуда мне это известно. Золотой крест с распятым Христом продолжал раскачиваться, приводя Жужанну в бешенство.
– Убери это,– прорычала Жужанна.
Я не знал, к кому было обращено ее повеление: ко мне или к фрау Бухнер. Жужанна открыла рот (правильнее будет сказать – раскрыла пасть), обнажив ряд ровных белых и необычайно острых зубов. Мне они показались заточенными кольями, ожидавшими свою жертву. Я уже видел этот ее оскал – в тот страшный вечер, когда она убила малыша.
Я поспешил отвернуться и закрыл глаза.
Слабо звякнула упавшая на пол цепочка. Я не выдержал и снова открыл глаза. Фрау Бухнер отрешенно глядела перед собой. Ее рука оставалась разжатой. Цепочка с распятием валялась у меня под ногами.
– Ома! – радостно заверещал Ян.
Немка очнулась и заулыбалась, видя, как малыш сам просится к ней на руки.
– Ома!
– Уф-ф! Осторожнее, радость моя, не упади.
Фрау Бухнер светилась от счастья, а Ян уже полз по ней, как мартышка по дереву. Он обвил ручонками ее шею и спрятал личико в складках старческой кожи. Фрау Бухнер погладила Яна по спине и обернулась к Жужанне, намереваясь ей что-то сказать. В это мгновение лицо немки сморщилось от боли и она тихо вскрикнула:
– Ай!
Схватив малыша, фрау Бухнер попыталась оторвать его от себя, но в следующую секунду ее руки безжизненно опустились. Взгляд бедной женщины вновь сделался бессмысленным, и она затихла, раскрыв в немом удивлении рот.
Жужанна, привалившись спиной к диванной подушке, наблюдала за этой сценой. Полуопущенные веки слегка подрагивали. Чувствовалось, что она довольна своим "ангелочком". От ужаса я буквально примерз к месту. В купе стало тихо, если не считать стука вагонных колес и чавканья насыщающегося Яна. Его пальчики то хватались за черное шелковое платье фрау Бухнер, то сжимались в кулачки. Совсем как у младенца, сосущего материнское молоко.
Через какое-то время немка закрыла глаза. Ее голова запрокинулась и ткнулась в мягкую спинку дивана. Почти сразу же Ян оторвался от нее и протянул руки к Жужанне. Его щеки, губы и подбородок были перепачканы кровью.
– Умница ты моя, – проворковала Жужанна и платком стерла следы пиршества с его личика. Затем одной рукой она обняла малыша и стала качать. – А теперь, маленький, спи.
Другой рукой она потянулась к фрау Бухнер.
Не сразу, но Жужанна добилась того, чтобы тело несчастной старухи оказалось в удобной для ее целей позе: подтащив немку поближе, она устроила ее голову на живот заснувшего Яна, повернув к себе нужным боком. После чего наклонилась и припала к ранке, проделанной малышом.
Насыщение Жужанны было недолгим. Она вернула фрау Бухнер в сидячее положение, потом нежно погладила свою жертву по руке.
– Фрау Бухнер! Проснитесь!
Старуха мгновенно открыла глаза и дрожащей рукой потрогала лоб.
– Боже, никак я заснула?
– Да, дорогая. Наверное, мы с Яном утомили вас. Может, вам лучше вернуться к себе и лечь?
Глаза фрау Бухнер были такими же, как у больных, страдающих потерей памяти. Ее взгляд тревожно скользил по окружающим предметам, не задерживаясь ни на одном из них. Она силилась что-то вспомнить, но не могла.
– Что? Что вы сказали? Да, наверное, мне пора в постель. Простите, я и в самом деле что-то устала.
Лицо фрау Бухнер посерело. Ее шатало. Я встал и, поддерживая старуху под руку, отвел в соседний вагон.
Когда я вернулся, Жужанна качала спящего Яна и пела колыбельную, которую я слышал в первый день нашего путешествия.
– Прошу тебя, Стефан, выброси эту цепочку, – мягко, но властно произнесла она.
Цепочка с распятием по-прежнему лежала на полу. Странно, что, уходя, фрау Бухнер ее не хватилась. И это не единственная странность. Мне и сейчас непонятно, почему я воспринял повеление Жужанны как вполне разумное и логичное. Я поднял распятие открыл окно и швырнул его в темноту.
Сейчас раннее утро. Ко мне вновь вернулась ясность мышления, и я предпринял еще одну попытку бежать, на этот раз через верхнюю створку окна купе. Увы! Дуня мгновенно проснулась и угрожающе наставила на меня револьвер. Теперь она, подобно хищной птице, стережет каждое мое движение. Мне не остается ничего иного, кроме как сидеть над своим импровизированным дневником и, описывая события минувшего вечера, вновь содрогаться от ужаса.
Если Жужанне удается полностью подчинять меня своей воле, что же станет со мною, когда я окажусь в Трансильвании и попаду в когти к Владу?
ДНЕВНИК АБРАХАМА ВАН-ХЕЛЬСИНГА
26 ноября 1871 года
Мрак продолжает сгущаться...
Я попал в иной, незнакомый мир. Голландия – современная страна, светлая, открытая, с чистыми улицами и аккуратно побеленными кирпичными домами. Невзирая на ее скромные размеры, там ощущается простор: суша, море, небо. Когда мы приехали в Буда-Пешт, я понял, что цивилизованный западный мир остался позади. В этом городе ощущаешь груз эпох, угрюмость и запустение. На узких и темных улочках, мощенных обыкновенным булыжником, современные здания соседствуют с остатками древнеримских построек.
Едва попав в этот город, я почувствовал себя неуютно. Но долгая поездка, нескончаемый стук колес утомили меня, и я обрадовался возможности провести несколько часов вдали от вокзала. Я уговорил своего кровожадного спутника отдохнуть от тесноты купе. Все эти дни я питался чем придется, и мне захотелось как следует пообедать.
Аркадий повел меня в ресторан, находящийся где-то в старой части Буды. По его словам, когда-то он славно там обедал. Теперь обычная пища и вино потеряли для него всякую привлекательность. Пока я ел, он развлекал меня разговорами. По совету Аркадия я попробовал крепкий обжигающий барак – венгерское абрикосовое бренди. Блюдо, которое мне подали, оказалось не менее обжигающим: курица с пряной подливой и обилием паприки. За окнами ресторана темнели холмы, подступающие вплотную к берегу полноводного Дуная, и длинный недостроенный мост между Будой и Пештом. Мое внимание привлек силуэт громадного кафедрального собора. Я спросил его название. С мрачной иронией Аркадий сообщил, что это собор Святого Стефана.