Она обернулась и, онемев, уставилась на меня. Гарланд сорвался с места и, растопырив когти, рванулся вперед. Со всей вернувшейся ко мне уверенностью я точным пинком в голову остановил его прыжок. Когда он рухнул на нижнюю ступень алтарного возвышения, дерринджер был уже у меня в руке, и я выстрелил в потолок. Щепки посыпались на передние скамьи, и мгновенно восстановилась тишина.
Арла медленно опустилась в кресло, в котором я провел эти два дня, и обвела потрясенным взглядом колыхавшееся море физиономий. Мэр вскочил на ноги, заклиная горожан сохранять спокойствие. Затем он обратился ко мне:
— Это серьезное обвинение, ваша честь. Не могли бы вы объяснить его для тех, кто не обладает вашими познаниями? С вашего позволения, это огромный удар для нас.
Я только этого и желал.
— В научном мире считается столь же несомненным, — начал я, — как восход солнца поутру или превосходство над нами Создателя, Драктона Белоу, что видимое строение физического облика открывает специалисту общий моральный облик и конкретные изъяны и достоинства душевного состояния исследуемого. В нашем случае...
Здесь я приблизился к Арле, которая не двигаясь смотрела на меня мертвыми глазами. Я провел пальцем по спинке ее носа, затем коснулся впадинки под нижней губой.
— В указанных мною чертах, — заметил я, — проявляется внутренняя предрасположенность к безрассудным действиям.
Обойдя кресло, я очертил пальцем изгиб брови.
— Здесь мы видим так называемую «кривую Шеффлера», названную так, разумеется, по имени одного из основоположников физиогномики, Курста Шеффлера. Данная кривая выражает, представьте себе, как склонность к хищениям, так и стремление участвовать в чудесных событиях. На левом бедре имеется также родимое пятно с длинным волосом, что является последней и неопровержимой уликой.
Я шагнул вперед и потер руку об руку, словно смывая скверну преступления.
Множество бессмысленно разинутых ртов свидетельствовали, что моя речь достигла цели. Я раскланялся, вызвав громовую овацию. Отец Гарланд как раз пришел в себя и пополз к своему месту, когда первые крики: «Смерть воровке!» вызвали эхо в пещерном чреве деревянного Гронуса.
— И что теперь? — спросил мэр. Мы стояли перед церковью в сгущавшихся сумерках. Снегопад за день прошел, и в небе появлялись звезды. Горожане разошлись по домам, причем многие подходили лично поблагодарить меня за разоблачение преступницы. Мне показалось, что эти простые люди, сами не ведая тому причины, всегда испытывали страх перед девушкой. Арлу уже увели в единственную в городе камеру: лишенный окон, крепко запиравшийся чулан в городском дворце.
— Полагаю, должно свершиться правосудие, — ответил я.
— Смею просить прощения вашей чести, однако если вы и уличили преступника, то белый плод еще не найден. Как вы собираетесь разыскивать его, если девушку казнят? — спросил мэр.
— Допросить преступницу, — начал перечислять я. — Вам, должно быть, известно, что существуют средства, побуждающие к откровенности. Обыскать ее халупу. Я подозреваю, что она скормила часть плода своему внебрачному отпрыску в надежде исправить его бросающиеся в глаза физиономические пороки.
Он грустно кивнул, чем немало удивил меня.
— Не в настроении шутить, мэр? — спросил я.
— Я не силен по части пыток, — признал он. — И казней тоже, если на то пошло. Нельзя ли покончить с этим как-нибудь по-другому? Может, она просто извинится?
— Ну-ну, — сказал я, — Создатель не одобрит подобной снисходительности. Действуя подобным образом, вы поставите под угрозу само существование города.
— Понимаю, — кивнул он. — Просто я знал ее совсем крошкой. И деда ее знал, и родителей. Она росла у меня на глазах, такая милая, любопытная малышка. — Он взглянул на меня полными слез глазами. Я ничего не ответил мэру, но его слова напомнили мне, что и я несколько дней находил девушку достаточно привлекательной. В конце концов, у меня не было твердой уверенности, что не Странник, а не необыкновенная красота и ум Арлы опутали меня чарами слепоты.
Мэр, не дождавшись ответа, пошел прочь, и тут я испытал необыкновенное ощущение, сильно напоминающее печаль. Я не знал, относилось ли это чувство к предстоящей казни или было вызвано сознанием, что, хотя вор пойман, дело еще далеко от окончания.
— Погодите, — сказал я ему в спину. Он замер, но не обернулся.
— Можно попробовать один способ.
Он повернулся и медленно подошел ко мне.
— Я не вполне уверен, что опыт удастся, — сказал я ему. — Несколько лет назад я написал статью, но коллеги не одобрили ее и идею, после горячей дискуссии, похоронили.
— И что? — поторопил он, пока я освежал в памяти подробности гипотезы. Когда-то она казалась дерзкой до безумия, однако в свете вернувшихся ко мне способностей и обретенной с ними внутренней силы мне начинало казаться, что представляется удачная возможность ее экспериментального подтверждения.
— Слушайте внимательно, — заговорил я. — Если физический облик лица девушки является показателем ее врожденных пороков, не будет ли разумным предположить, что, изменив эти черты с помощью скальпеля так, чтобы они выражали более совершенное моральное состояние, я тем самым преобразую ее внутреннее состояние, что приведет к добровольному возвращению плода и избавит нас от необходимости прибегать к казни?
Батальдо закатил глаза и отступил на шаг.
— Если я правильно понял, — спросил он, — вы сказали, что можете исправить ее с помощью операции?
— Может быть, — сказал я.
— Так сделайте это! — воскликнул он, и мы, подобно льву, возлежащему с ягненком, улыбнулись каждый своим мыслям.
Впервые с прибытия в Анамасобию мне стало по-настоящему легко. На обратном пути прохожие приветствовали меня с почтением, подобающим моему положению. Даже миссис Мантакис проявила услужливость, которой так не хватало ей прежде. Я велел ей отсылать всех посетителей и подать мне синего вина к легкому ужину. Она заверила, что приготовила нечто особенное и не имеющее ничего общего с крематами, а я, сам себе не веря, в самом деле поблагодарил ее. В ответ она замурлыкала как кошка.
Если бы тайна не близилась к разгадке, я встревожился бы, увидев, как мало красоты осталось в моем саквояже — едва на три-четыре полных дозы. Однако в уверенности, что к следующему вечеру все будет кончено, я не задумываясь ввел себе полную ампулу. Потом я переменил одежду на халат и комнатные туфли и закурил сигарету. Вернувшись к истинному себе, обогащенный силой красоты, я легко представил лицо Арлы и те изменения, которые предстояло совершить, чтобы спасти девушку от самой себя. Быстро достав бумагу и перо, я сделал первый набросок. Должно быть, прошел не один час после ужина, доставленного миссис Мантакис, до минуты, когда я признал свой замысел совершенным. Городок уже погрузился в тишину, так и не ставшую привычной мне, обитателю столицы. Чистая красота еще владела мной, вызывая из памяти живые образы. Параноидальные видения не мешали работе, зато иногда мне представлялись идиллические картины золотого детства, прошедшего на берегах реки Чоттль.