Она прыгнула на меня сзади и свалила наземь. Я слышал щелканье зубов над ухом. Тварь пыталась добраться до горла. Закрыв лицо локтем, я перекатился на спину и ткнул в нее тростью так, что затрещали ребра. Зверь с визгом отскочил, но другой был уже в воздухе.
Я успел взмахнуть палкой. Головка обезьяны вцепилась собаке в глаз, а удар ноги снизу попал в челюсть. Я был весь в укусах и царапинах, и немало собак тоже поплатились ранами, когда перед рассветом с вершины дюны прозвучал выстрел, спугнувший стаю. Сперва я принял спускавшихся ко мне Маттера с Молчальником за новые видения. Капрал был без парика, и под коротко стрижеными волосами я видел круглый шрам, разделивший его голову на полушария. В каждой руке он держал пистолет, и оба целились мне в сердце. Молчальник держался у него за спиной. Он нес веревку.
— Много тебе придется нарубить серы, Клэй, — сказал Маттер и, обращаясь к Молчальнику, прибавил:
— Свяжи его.
Коварная обезьяна связала мне руки за спиной и трижды обвила конец веревки вокруг шеи, оставив длинный поводок, чтобы вести меня. Покончив с этим делом, она захлопала в ладоши и перекувырнулась. Маттер послал ее за тростью, вымазанной собачьей кровью. Молчальник, натянув веревку, подал капралу палку. При виде изуродованной трости тот едва не расплакался.
— Много бы я отдал, чтобы избить тебя на этом самом месте, Клэй, да только тебя ждет кое-что поинтереснее, — процедил он, сдерживая ярость. Он пошел следом за мной, уперев ствол одного пистолета мне в затылок. Молчальник шел впереди, перекинув конец поводка через плечо.
— Обезьян выследил тебя за ящик трех пальцев, — сказал мне в спину капрал. — Ему пригодится — утешаться на твоих поминках.
— Зачем это представление с париком, дневной и ночной вахтой? — спросил я. Терять мне было нечего. Мы тащились вдоль берега к лабиринту дюн, скрывавших копи. Молчальник указал на море, и я заметил извивающееся в волнах щупальце кракена.
— Я тебе покажу представление, — отозвался Маттер, тыча мне в ухо пистолетом.
— Ваша голова — шутка Создателя? — спросил я.
— Если считать фунт железа, впихнутый под череп, шуткой, — ответил он. — Скажешь, тебе он не обработал мозги?
— Не скажу, — бросил я через плечо.
— У моего братца в башке те же винтики, только крутятся в обратную сторону, — сказал он.
— У какого братца? — спросил я. Он ударил меня палкой по голове.
— Не умничай, Клэй. Моя башка слопает тебя живьем, — сказал он и снова ударил.
Молчальник, отыскивая только ему известные тропы среди дюн, меньше чем за час вывел нас к копям.
— Ну, Клэй, — проговорил Маттер, дыша мне в затылок, — мне снились кошмары про демонов и ледяную реку, и я не собираюсь смотреть их второй раз. К закату ты превратишься в жаркое.
Я собирался умолять о пощаде, но, не дав открыть рта, он разбил мне затылок дулом пистолета, и меня не стало. Скорчившись в темной дали, я следил, как мое тело волокут по земле и его окутывает невыносимый жар шахты.
Я очнулся от собственного крика и обнаружил, что руки и ноги мои притянуты к колышкам, вбитым в раскаленную серу тропы. Я лежал перед своим жалким тоннелем, головой вниз по склону, и видел над собой стену и верхний край ямы. На середине тропы двигалась кукольная фигурка капрала. Остановившись, он обернулся ко мне и, приложив руки ко рту, прокричал что-то. Я ожидал услышать: «Шахта — это башка», но фраза оказалась длиннее, хотя ко мне донеслось только неразборчивое злобное бормотание. Звук затих, только когда капрал скрылся за кромкой обрыва.
Для лишенного возможности двигаться копи превращались в печь. Жар внутри меня быстро нарастал, и вскоре я почувствовал, как вздувается пузырями кожа, прижатая к горячим камням. Пот скапливался в лужицы, от которых непрестанно валил пар. Язык и горло высохли, как пергамент.
Я пытался придумать план спасения, но мысли скоро растворились в непреодолимой усталости. Боль достигла той точки, за которой уже ничего не чувствуешь. Копи укачивали меня в своей жаркой колыбели, но я боролся с дремотой, силясь прочесть надпись над тоннелями на дальней стене. Найдя имя Барло, я перевел взгляд к следующему.
Потом мне почудился далекий звук голосов. Я долго шарил взглядом вокруг себя, прежде чем перевести его вверх. На краю обрыва приплясывал Молчальник. Он вопил и размахивал лапами, пытаясь докричаться до меня. «Проклятая скотина еще безумнее Маттера», — подумалось мне, и я не удержался от смеха, вдохнув в себя густое облако мутного тумана.
Крошечный Молчальник подобрался к самому краю пропасти и вдруг взмахнул рукой, словно швыряя что-то в шахту. Перед глазами мелькнул предмет, похожий на белое полено, а потом восходящий ток воздуха ударил в него и разбил на сотни белых птиц, которые, кружась, запорхали над шахтой.
Не знаю, сколько времени я зачарованно смотрел, как серный ветер играет белой стаей, вздымая и роняя ее. К самому моему лицу метнулось белое пятно, кружащееся в адском вихре, и тогда я понял, что Молчальник выбросил в шахту пачку «Отрывков». Обезьяна все еще разглядывала меня, склонившись над кромкой обрыва. Наконец она потерла руки, словно смывая с них что-то, и исчезла.
Когда я потерял из виду страницы, боль вернулась и сразу стала непереносимой. Больно было дышать, и я не мог удержать глаза открытыми. Волоски на руках и спине сворачивались от жара. Чтобы спрятаться от боли, я ушел в себя, отчаянно стремясь к Раю, и вскоре поймал мысленным взглядом фигуру Битона.
Тот шел один по пересохшему руслу, вившемуся среди ивняка. После смерти Мойссака и Ивса в снежной стране у него не осталось надежды добраться до Рая или вернуться домой. Он нес ружье, из которого все целился, но так и не решился выстрелить юноша. С ним он мог протянуть еще пару недель.
Битон отупел от чудес и приключений. Он уже не удивлялся. Чудеса Запределья превратили его в лихорадочно верующего. Он уверовал в невидимую силу, связывающую все живое и растущее в глуши. Теперь, оставшись один, он различал тихий шепот в ветвях, гудевших на ветру. Сила была здесь, она окружала его, но для себя он не видел в ней ничего. Он был для нее чужаком, и она отторгала его, стремясь уничтожить.
В тот день он сидел на гнилом пне у сухого русла и ел мясо оленя, убитого два дня назад. Он пил из кожаной фляги и думал, что сегодня надо бы поохотиться. Покончив с едой, он оставил у пня одеяла и провизию, шлем и кирку, и ушел, прихватив с собой только ружье.
Он вошел в заросли ивняка, раздвинув тонкие ветки. Под кочками сухой листвы лежали холодные тени, и кругом слышались шорохи — жизнь мелких зверюшек и птах. Битон хотел добыть кролика, пусть даже в Запределье у них были тупые розовые поросячьи мордочки. А на вкус они были непривычны — землистое, похожее на птичье, мясо. Он до сих пор не мог разобрать, нравится ли ему такая еда, но всегда испытывал счастье, сдирая с добычи шкурку и насаживая ее на вертел. Очень скоро он приметил куропаток, выклевывавших что-то у подножия большой ивы шагах в двадцати шагах от него. Выстрел мог оказаться неверным из-за множества тонких лоз, свисавших между ними. Он целился тщательно, прикидывая направление ветра и расположение птичьего сердца. И тут на его плечо легла легкая рука.