У себя в хижине, при свете свечи, Клэй взялся рассматривать таинственное подношение. Это был кристалл – с виду точно такой же, как тот, который татуировщик положил в рот, прежде чем шагнуть в костер. Камень был абсолютно прозрачный, овальный и гладкий на ощупь. Раздевшись, охотник улегся на циновку и стал глядеть на кристалл, пытаясь разгадать, с какой целью он ему подарен и к чему вся эта секретность. Однако вскоре ему пришлось оставить это занятие под натиском Вуда, явившегося с книгой в зубах.

Они читали не так быстро, чтобы угнаться за ворами, потому каждый вечер оказывались посреди совершенно новой главы. Пса такая непоследовательность в повествовании искренне огорчала, Клэй же, напротив, находил в этом определенное удовольствие, пытаясь угадать, какого метафизического конька оседлает автор на этот раз. Однажды это оказалась Сила Веры, в другой раз – Связь Разума и Вселенной Посредством Горошинообразной Структуры в Мозге, в этот же вечер их ожидали Души Неодушевленных Предметов. Название показалось Клэю весьма многообещающим, но благодаря действию праздничного зелья дальше двух страниц дело не пошло.

Когда Клэй захлопнул книгу, Вуд, несмотря на свою любовь к чтению, уже спал. В селении было тихо, слышался только далекий крик одинокой ночной птицы. Прежде чем задуть свечу, Клэй вытянулся на циновке и снова взял в руки кристалл. Ему вдруг явственно вспомнилось, как старик шагнул в огонь и превратился в облако дыма. «Но как?» – прошептал охотник недоуменно. Еще сложнее было понять, каким образом розовый призрак Сиримона мог издавать столь ужасающий рев.

За время своего пребывания среди молчунов Клэй все-таки усвоил нечто важное. А именно – пришел к мысли о необходимости изменить свое отношение к Запределью. Нужно было каким-то образом прийти к гармонии с дебрями – только тогда у него появится шанс выжить. Все его давнишние убеждения, скопившиеся за время цивилизованной жизни, заставляли его бороться против леса, а в результате он сам становился для него опасным микробом, паразитом, в котором здешняя земля безошибочно опознавала чужака. Выход же заключался в том, чтобы стать как та змея, что жила в чреве зверюги, подстреленной на пути к водопаду. Чтобы достичь этого, Клэй решил еще немного задержаться в деревне молчунов.

Он как раз собирался потушить свечу, когда снаружи послышался шорох. Клэй обернулся: шкура над входом приподнялась и в хижину проскользнула королева. Подойдя ближе, она с соблазнительным видом протянула охотнику тыквенную чашу. Тот стыдливо прикрыл чресла шкурой, служившей ему одеялом, и хотя слова здесь были бесполезны, все-таки промямлил:

– Чем могу служить?

Женщина опустилась перед ним на корточки и подала чашу. Он посмотрел на нее, она – на него, и Клэй понял, что хочешь не хочешь, а пить придется. Уверенный, что это то самое зелье, которое все распивали на празднике, он запрокинул голову и залпом осушил чашу. Однако напиток оказался совсем другого свойства: вкус его был горьким и таким крепким, что у Клэя перехватило дыхание. Он протянул было чашу королеве, но та беспечно отбросила ее в сторону и, ухватившись за краешек шкуры, стянула ее с обнаженного охотника.

– Прошу прощения… – пробормотал он и взглянул на нее. Она была прекрасна, но на лице ее застыло выражение какой-то отчаянной решимости, и это настораживало. Клэй впервые заметил, что глаза у нее ярко-зеленого оттенка и что все ее тело – плечи, шея, лоб – испещрены крошечными синими сверчками. Она наклонилась и лизнула его в шею. Он протянул руку и коснулся ее сосков.

«Беда», – подумал Клэй, однако физическая близость была сейчас его единственным желанием.

Перекинув одну ногу, женщина оседлала охотника, а затем ловким движением ввела его член в свое лоно. И тут Клэй почувствовал, как выпитое зелье начинает действовать: стремительным пожаром оно поднималось от пальцев ног к голове, захлестывая тело парализующей волной. Сначала окаменели ступни, потом колени, кисти, руки…

Оцепенение стремительно подбиралось к шее. Клэй попытался закричать, но язык отнялся, и из груди вырвался лишь стон. Несмотря на полную немоту, он ясно видел все в дрожащем свете свечи. Оседлавшая его королева выпрямилась и посмотрела вниз, мимо своих грудей. Клэй услышал, как в хижину входят люди. Среди них был и вождь – он с механической улыбкой взглянул на охотника из-за левого плеча жены, в то время как старик уставился на него из-за правого. Позади столпилось остальное племя. Теряя сознание, Клэй увидел, как королева качнулась вперед и лизнула его правое ухо.

– Па-ни-та… – прошептала она.

Перед тем как отключиться окончательно, Клэй успел услышать хриплый смех племени молчунов.

Другие

Поверьте, я каждый вечер заступал на дежурство за письменным столом, до кончиков рогов пропитанный красотой, в ожидании, что Запределье просочится на бумагу. Я чувствовал его в голове – ледяной шар, готовый растаять рекою слов. Но чернота, в которой я оставил Клэя, охлаждала его, и я не находил в себе достаточно творческого тепла, чтобы растопить этот шар – сколько бы сигарет ни выкурил, как бы ни морщился и ни бормотал.

Я копался в старых, покрытых пылью папках Министерства юстиции, читая о процессах, в которых Клэй принимал участие в качестве Физиогномиста. Большинство из них были озаглавлены весьма причудливо – «Латробианский оборотень», «Дело Грулига», «Невидящее око», «Виновность Флока», и читать их было интереснее, чем самые захватывающие романы. Я лелеял надежду, что увидев предмет моих изысканий в ином контексте, смогу вновь обрести его в собственных мыслях. Но я ошибся: в те времена Клэй был совершенно другим человеком.

Отчаянье заставило меня даже спуститься в развалины того, что когда-то было Академией физиогномики. Сквозь узкий проем, а потом вдоль коридора, заваленного мусором и обломками. Там, в нетронутой разрушением мраморной комнате, где вдоль одной из стен тянулся ряд железных дверей размером три на три фута, Я оплатил посещение номера два-сорок три. Каждая из этих дверей скрывала тело механизированного человеческого существа. Все они были жертвами экспериментов Белоу: органические автоматы, которые можно было оживить простым нажатием кнопки. Из того, что рассказывал мне Клэй, я понял, что двигались они благодаря встроенным механизмам, с вживленными нейронами собаки вместо нервных клеток. Выглядели эти марионетки как обычные люди, однако сохранить человеческую личность было не в силах Создателя. Во время нашего похода в Запределье Клэй признался мне, что однажды ночью, в бытность свою студентом, влюбился в одну из этих марионеток, очарованный её физической красотой.

Спустя несколько лет, только-только вернувшись на развалины города, я вдруг вспомнил эту историю и пришел сюда. Я нашел ту куклу, о которой говорил мне Клэй, и на один час оживил ее. Зрелище это вызвало во мне нестерпимую жалость – в равной степени как к ней, так и к себе. Не знаю, с какой стати я решил потом, что новая встреча с номером два-сорок три поможет моему зрению сфокусироваться на Клэе… Однако я отправился туда и оживил ее – быть может потому, что она была хоть косвенно связана с предметом моего исследования. А может, причина крылась совсем в другом.