Вуда заметно раздражила такая высокомерная небрежность.
— Остер вряд ли отдаст его нам, если мы постучим в дверь и скажем: «Извините, можем мы попросить вас продать нам ланцет, которым вы располосовывали животных, чтобы мы могли предъявить его полиции?»
— Нет, конечно, не спорю, — сказал Артур со смешком. — Так не годится. Вам потребуется побольше воображения, вам обоим. Больше тонкости. Или же, если на то пошло, так и чуть больше прямолинейности. Один из вас может увести его в пивную, а другой тем временем… Она упомянула кухонный шкафчик, не так ли? Но, право же, я должен предоставить все вам.
— А вы внесете за меня залог, если потребуется?
— Я даже дам вам наилучшую характеристику.
Вуд медленно покачал головой.
— Я все еще никак не могу опомниться. Вчера вечером в этот час мы не знали ничего. Вернее, у нас были только кое-какие подозрения. А теперь мы знаем все. Хватило одного дня. Уинн, Грейторекс, миссис Грейторекс — и вот, пожалуйста! Возможно, доказать нам не удастся, но мы знаем, как все происходило. И за один день!
— Это не должно было произойти таким образом, — сказал Артур. — Мне ли не знать. Сколько раз я писал про такое. Это не должно было раскрыться через цепь простых шагов. Это должно казаться абсолютно неразрешимым с начала и до самого конца. А тут вы распутываете узел с помощью одного блистательного примера дедукции, абсолютно логичного и все же абсолютно поразительного, и тогда ощущаешь великое торжество.
— Которое вы не ощущаете?
— Сейчас? Нет. Я испытываю почти разочарование. Более того: я действительно испытываю разочарование.
— Ну, — сказал Вуд, — душе попроще вы должны разрешить поторжествовать.
— Охотно.
Позднее, когда Артур докурил свою последнюю трубку и отправился на боковую, он лежал в постели и размышлял о произошедшем. Он поставил себе головоломную задачу, а сегодня справился с ней; и тем не менее не испытывал ликования. Пожалуй, гордость и ту теплоту, когда отдыхаешь от трудов, но не счастье, не говоря уж о торжестве.
Ему припомнился день, когда он женился на Туи. Он ее, разумеется, любил и на первых порах надышаться на нее не мог, дожидаясь завершения брака. Но когда они сочетались браком в Торнтон-ин-Лонсдейл, а у его плеча стоял этот молодчик Уоллер, он ощутил… как бы это сформулировать, не выказав неуважения к ее памяти? Он был счастлив ровно настолько, насколько выглядела счастливой она. Вот что было правдой. Конечно, позднее, всего лишь день-другой спустя, он начал испытывать счастье, на которое надеялся. Но в самое мгновение — гораздо меньше, чем ожидал.
Вот, возможно, почему при каждом повороте своей жизни он всегда искал какую-то неразрешимую задачу. Новое дело для борьбы, новую кампанию — потому что предыдущий успех приносил лишь кратковременную радость. В подобные моменты он завидовал простоте Вуди, завидовал тем, кто способен почивать на лаврах. Но его путь всегда был другим.
Итак, что остается сделать теперь? Надо добыть ланцет. Надо получить образчик почерка Ройдена Остера — может быть, от мистера и миссис Грейторекс. Он должен выяснить, причастны ли к делу Уокер и Глэдуин. Вопрос о женщине и ребенке, подвергшимся нападению. Надо исследовать школьную карьеру Ройдена Остера. Надо попытаться точнее связать поездки Уолли Остера с местами, откуда отправлялись письма. Он должен показать конский ланцет, едва его получит, ветеринарам, осматривавшим зарезанных животных, и попросить у них профессиональную оценку. Он должен спросить Джорджа, что он помнит об Остерах, если помнит.
Он должен написать Мам. Он должен написать Джин.
Теперь, когда его голова переполнилась всяческими «надо», он погрузился в безмятежный сон.
Вернувшись в «Под сенью», Артур чувствовал себя примерно так, словно завершал книгу: почти все на своих местах, творческая упоенность почти позади, и теперь остается только дорабатывать, обеспечивать полную герметичность. В последующие дни начали прибывать результаты его поручений, запросов и зондирования. Первый прибыл в форме пакета в оберточной бумаге, перевязанный шпагатом, точно покупка из лавки Брукса. Однако он понял, что находится под оберткой. Понял по лицу Вуда.
Он развернул пакет и медленно раскрыл конский ланцет во всю его длину. Зловещий инструмент, выглядящий особенно пугающим из-за тупости прямых его краев и отточенности смертоносной выпуклости, где ланцет действительно был остер так уж остер.
— Омерзительная штука, — сказал Артур. — Могу я спросить…
Но его секретарь прервал вопрос, покачав головой. Сэр Артур не мог получить свое и так, и эдак, сначала не зная, а затем пожелав узнать.
Джордж Идалджи написал, что совершенно не помнит братьев Остер — ни в школе, ни после; не сумел он найти и причины, почему они могли бы питать вражду к нему или к его отцу.
Более удовлетворительным было письмо от мистера Митчелла, содержавшее школьную характеристику Ройдена Остера:
Рождество 1890. Первый класс. Успеваемость — 23-й из 23-х. Очень умственно неразвит и физически слаб. Освобожден от французского и латыни.
Пасха 1891. Первый класс. Успеваемость — 20-й из 20-ти. Туп, домашние задания не выполняются, некоторые успехи в рисовании.
24 июня 1891. Первый класс. 18-й из 18-ти. Начинает делать некоторые успехи. Наказан тростью за дурное поведение в классе, жевание табака, ложь и увиливания, придумывание кличек.
Рождество 1891. Первый класс. Успеваемость — 16-й из 16-ти. Неудовлетворителен, часто лжив. Постоянно жалуется или жалуются на него. Пойман на обманывании и часто отсутствует без разрешения. Успехи в рисовании.
Пасха 1892. Второй класс. Успеваемость — 8-й из 8-ми. Ленив и дурно себя ведет. Ежедневные наказания тростью, написано отцу, подделывал отметки одноклассников и сознательно лгал об этом. Наказан тростью 22 раза за этот триместр.
24 июня 1892. Прогуливал занятия, подделывал письма, подписи, забран отцом из школы.
Вот так, подумал Артур: подделка писем и подписей, обманывание, ложь, придумывание кличек, общее дурное поведение. И далее: заметьте дату, когда его исключили… или забрали из школы, как вам больше нравится: 24 июня 1892 года. То есть когда началась кампания против Идалджи, против Брукса и против уолсоллской школы. Артур почувствовал нарастающее раздражение — он сумел установить все это путем нормального процесса, логичного наведения справок, тогда как эти болваны… Он был бы рад поставить к стене всю стаффордширскую полицию, начиная от главного констебля и суперинтендента Баррета, продолжая инспектором Кэмпбеллом и сержантами Парсоном и Аптоном вплоть до самого жалкого новичка, и задать им простой вопрос. В декабре 1892 года в уолсоллской школе был украден большой ключ и подкинут в Грейт-Уайрли. Кого было более логичным заподозрить: мальчика, который за несколько месяцев до того был с позором изгнан из школы после полутора лет тупости и хулиганства, или прилежного, успевающего в учебе сына священника, никогда не учившегося в уолсоллской школе, никогда в ней не бывавшего и не питавшего к этому учебному заведению ни малейшей вражды? Ответьте мне на это, старший констебль, суперинтендент, инспектор, сержанты и констебль Купер. Ответьте мне на это вы, двенадцать достойных и верных людей в суде квартальных сессий.