Удовлетворившись — а что именно приносит сэру Джеку удовлетворение, определить никоим образом невозможно, — сэр Джек вновь повлек свое тяжелое тело в середину комнаты. Муранское стекло звенело над его головой, ворсинки ковра лизали его шнурки; сэр Джек полоскал во рту новый серьезный вопрос.
— А мое имя… реально? — И сэр Джек призадумался. Задумались и оба подчиненных. Одни поговаривали, что имя сэра Джека нереально, ибо неподлинно: видите ли, всего пару десятков лет назад оно лишилось своего изначального центрально-европейского привкуса. Их противники, ссылаясь на авторитетные источники, утверждали, что крошка Джеки действительно родился намного восточнее Рейна — но зачат он был в гараже дочерью английских полей (женой венгра, стекольного фабриканта) и заезжим шофером, уроженцем Лафборо, так что, несмотря на полученное в детстве воспитание, прежнее гражданство и изредка проскакивающие в речи фонетические ошибки, кровь в его жилах текла стопроцентно британская. Отъявленные циники и упертые разоблачители тайных всемирных заговоров шли еще дальше, утверждая, что нелады с фонетикой — коварная уловка: сэр Джек Питмен — сын скромных мистера и миссис Питмен, от которых он давным-давно откупился, а миф о континентальном происхождении — всего лишь миф, сложившийся с потачки самого сэра Питмена; зачем ему этот миф, оставалось спорным: то ли как неотъемлемая деталь желанного имиджа супердельца, то ли как дань суеверной прихоти… Но в данный миг ни одна из этих гипотез не получила подтверждения, ибо сэр Джек сам ответил на свой вопрос:
— Если мужчина произвел на свет божий только дочерей, его имя — лишь жалкая безделушка, временно одолженная у вечности.
По телу сэра Джека Питмена пробежал трепет вселенского размаха (и, предположительно, желудочно-кишечного происхождения). Повернувшись на каблуках, он выдохнул облако дыма и перешел к заключительной части своей речи.
— А великие мысли реальны? Философы заверяют нас, что да. Конечно, в свое время меня посещали великие мысли, но не знаю уж почему — Пол, этого записывать не надо, по-моему, для архива не очень годится — невесть почему, я порой сомневаюсь в их реальности. Возможно, я выжил из ума — не слышу протестующих воплей, а потому вынужден заключить, что с данным заявлением вы согласны, — но как знать, не теплится ли в этом дряхлом псе последняя искра жизни? Может статься, одна, последняя великая мысль утолит мою жажду. На посошок, а? Вот это, Пол, можешь записать.
Пол набрал: «Может статься, одна, последняя великая мысль утолит мою жажду», перечитал фразу на экране, вспомнил, что в его обязанности входит и редактура — сэр Джек именовал Пола «мой личный Хансард», и стер малодушное «может статься». В этой, более резкой форме данное высказывание, датированное с точностью до секунды, войдет в архив.
Сэр Джек шутя засунул сигару в брюшное отверстие макета работы Тенри Мура, потянулся, сделал задорный пируэт.
— Скажи Вуди: «пора», — велел он референту, чьего имени ни разу еще не смог припомнить. Правда, в определенном смысле он это имя отлично помнил: Сюзи. Дело в том, что всех своих референтов он называл «Сюзи». Текучесть кадров на этой должности была, бог весть почему, страшная. Так что на самом деле он сомневался не в имени сотрудницы, а в ее индивидуальных отличительных признаках. Как же он был прав несколько минут назад, усомнившись в ее реальности. Метко подмечено. Не в бровь, а в глаз.
Сняв пиджак с Бранкузи, он натянул его на себя, скрыв МККшные подтяжки. В Цитатной задержался перечитать знакомые слова. Разумеется, он знал их наизусть, но все равно посмаковать приятно. Да, одна, последняя великая мысль. В последние год-два мир был к нему не совсем почтителен. Следовательно, пора устроить миру сюрприз.
Пол поставил под меморандумом подпись и сохранил его. Текущая Сюзи позвонила шоферу и отрапортовала о настроении начальника. Затем взяла сигару и вернула на положенное место, в ящик стола сэра Джека.
* * *
— Умоляю, давайте немножко помечтаем вместе. — И сэр Джек вопросительно приподнял со стола графин.
— Мое время — ваши деньги, — ответил Джерри Бэтсон из «Кабо, Альбертаччи и Бэтсон». В общении с людьми он был неизменно тактичен — и неизменно непроницаем. Вот и сейчас он никак вроде бы не отозвался — ни словом, ни жестом — на предложение выпить, но каким-то образом стало ясно, что он вежливо соглашается пригубить «арманьяка», которому затем вынесет вежливый, тактичный и непроницаемый приговор.
— Ваши МОЗГИ — мои деньги, — добродушно рявкнул сэр Джек, поправляя. Людей класса Джерри Бэтсона осаживать неразумно, но первобытная тяга к главенству не унималась в сэре Джеке никогда. Дородная фигура и извечное радушие, обычай оставаться на ногах, когда остальные сидят, привычка машинально поправлять собеседника с первой же фразы — все это составляло арсенал, с помощью которого сэр Джек утверждал свое превосходство. У Джерри Бэтсона метод был иной. Бэтсон был тщедушно сложен; его голову украшала шапка седеющих кудряшек; пожатие его руки — впрочем, этого приветствия он обычно избегал — было неизмеримо нежным. Его техника утверждения своего превосходства — или оспаривания чужого — сводилась к отказу от борьбы; Бэтсон погружался в смиренную дзэнскую медитацию, превращаясь в жалкий камушек, омываемый шумным потоком, — и сидел себе, соблюдая нейтралитет, исподтишка вникая в «фэнь-шу» места, где находился.
Сэр Джек имел дело только с сremе delafew, а потому поручил представлять свои интересы Джерри Бэтсону из «Кабо, Альбертаччи и Бэтсон». Большинство людей мнило, будто Кабо и Альберттаччи — это заокеанский и миланский партнеры Джерри, и воображало, будто эти юристы втайне недолюбливают Бэтсона за то, что он присваивает славу этого международного триумвирата себе одному. Но на деле Кабо и Альбертаччи были совершенно равнодушны к первенству Бэтсона, поскольку ни Кабо, ни Альбертаччи — имевшие свои офисы, свои банковские счета и кругленькие месячные оклады — в действительности не существовали. Еще на заре своей карьеры Джерри сотворил их из того волшебного вещества, в которое обращалась при соприкосновении с его нежными руками истина. «Если ты не в состоянии подать себя, как же ты собираешься подавать продукт?» — был он склонен мурлыкать в дни своей невинной, предтранснациональной юности. И даже теперь, спустя добрых два десятка лет, в послеобеденном или ностальгическом настроении он все еще был склонен отзываться о своих спящих партнерах как о реальных людях. «Боб Кабо втолковал мне, что при подобных сделках главное…» — начинал он. Или: «На эту тему мы с Сильвио, бывало, до хрипоты спорили, и неудивительно, ведь…»
Вероятно, реальность ежемесячных трансфертов через Нормандские острова постепенно способствовала материализации этих счетовладельцев на нашем уровне действительности.
Согласившись угоститься «арманьяком», Джерри замер и затих, меж тем как сэр Джек совершил все положенные церемониальные действия: покрутил бокал в руке, понюхал его, пополоскал напиток во рту, закатил глаза. Джерри был в темном костюме, черных туфлях и крапчатом галстуке. В эту униформу легко было внести мелкие коррективы, шепотком намекающие на юность — или на зрелость, на чуткость к модным веяниям — или на степенный консерватизм; нюансировка осуществлялась при помощи кашемировых пуловеров, носков от Миссони и изящных очков с простыми стеклами. Но при сэре Джеке Бэтсон обходился без каких-либо атрибутов своей профессии, включая технические средства. Просто посиживал в кресле, улыбаясь номинально-подобострастной улыбкой, словно пришел на собеседование и теперь ждет, пока работодатель заговорит о зарплате, штрафах за опоздание и прочих условиях труда.