— Нет. Скажите императору, что я не отдам Мандилион. Папа Иннокентий отлучил бы меня за это от Церкви. Он уже давно хотел забрать Мандилион к себе, но я все время пытался оттянуть этот момент, ссылаясь на опасности, которым может подвергнуться Священное Полотно в пути, а потому Мандилион по-прежнему остается здесь. Чтобы его отдать, мне потребовалось бы разрешение Папы, и вы знаете, что он назначил бы свою цену — цену, которую королю Людовику пришлось бы заплатить Церкви, а не своему племяннику — императору.
Паскаль де Молесм решил пустить в игру свой последний козырь.
— Вы же помните, ваше преосвященство, что Мандилион принадлежит не вам. Его привезли в Константинополь войска императора Романа Лекапина, и никогда империя не отказывалась от своего права собственности на него. Церковь — лишь хранительница Мандилиона. Балдуин просит вас отдать ему Мандилион по доброй воле, и тогда он сумеет быть щедрым и по отношению к вам, и по отношению к Церкви.
Слова Молесма больно задели епископа.
— Вы мне угрожаете, господин де Молесм? Император угрожает Церкви?
— Вы прекрасно знаете, что Балдуин — любящий сын Церкви, которую он, если потребуется, будет защищать даже ценой собственной жизни. Мандилион же — достояние империи, и император требует его вернуть. Выполните свой долг перед императором.
— Мой долг — защищать нерукотворный образ Христа и сохранить его для христианского мира.
— Но вы же не возражали против того, чтобы продать королю Франции терновый венец, хранившийся в монастыре Пантократора.
— Господин де Молесм, вы же умный человек, неужели вы и в самом деле верите, что это был настоящий терновый венец Иисуса?
— А вы нет?
В голубых глазах епископа сверкнула ярость. Напряжение в разговоре между этими двумя людьми достигло предела, и они оба почувствовали это.
— Господин де Молесм, ваши доводы меня не убедили. Так и скажите императору.
Паскаль де Молесм склонил голову. На этот раз схватка между ними завершилась, но они оба понимали, что не было ни победителя, ни побежденного.
Де Молесм вышел из комнаты, так и не попробовав Родосского вина, предложенного ему епископом. Он тут же пожалел об этом, ибо это было одно из его любимых вин.
У входной двери дворца, являющегося резиденцией епископа, его ждали слуги и черный как ночь конь — самый верный его товарищ в этом неспокойном Константинополе.
Согласится ли Балдуин послать воинов во дворец епископа и заставить его отдать Мандилион? Другого выхода просто не было. Иннокентий не решится отлучить Балдуина от Церкви, тем более если узнает, что Мандилион попадет в руки христианского государя. Они отдадут его в залог Людовику и получат за это большие деньги, которые позволят империи восстановить хотя бы часть жизненных сил.
Дул ласковый вечерний ветер, и Паскаль де Молесм решил проехаться вдоль берега Босфора, прежде чем возвратиться в императорский дворец. Ему нравилось время от времени вырваться из гнетущих стен дворца, где интриги, предательство и смерть поджидали человека на каждом шагу, где было трудно знать наверняка, кто твой друг, а кто — враг, потому что придворные — и мужчины, и женщины — искусно владели мастерством притворства. Он доверял лишь Балдуину, к которому по прошествии стольких лет искренне привязался. Так же он привязался в свое время и к славному королю Людовику.
Прошло уже много зим с тех пор, как король Франции прислал Паскаля де Молесма ко двору Балдуина во главе отряда, охраняющего золото. Людовик отправил своему племяннику золото в оплату нескольких ценных святынь, купленных у него, а также за его графство Намур. Людовик поручил де Молесму оставаться при дворе Балдуина и держать его, Людовика, в курсе того, что происходит в Константинополе. В письме, переданном де Молесмом Балдуину, Людовик, король Франции, рекомендовал племяннику довериться Паскалю де Молесму, порядочному человеку и хорошему христианину, который — судя по письму — может быть весьма полезен Балдуину.
Они с Балдуином почувствовали друг к другу симпатию уже при первой встрече, и за последующие пятнадцать лет де Молесм стал советником императора, начальником его императорской канцелярии и другом. Де Молесм высоко ценил усилия Балдуина по сохранению империи, по сохранению Константинополя, ради чего императору приходилось противостоять натиску болгар с одной стороны и натиску сарацин — с другой.
Если бы он не был связан клятвой верности королю Людовику и Балдуину, де Молесм уже давно бы попытался вступить в орден тамплиеров, чтобы сражаться в Святой Земле. Однако волею судьбы он оказался в самом центре событий, происходивших при монаршем дворе Константинополя, где опасностей было не меньше, чем на поле битвы.
Солнце уже начало садиться, когда де Молесм заметил, что оказался у дома, принадлежащего ордену. Он с уважением относился к Андре де Сен-Реми, возглавлявшему местное отделение тамплиеров, — суровому и праведному человеку, для которого крест и меч стали смыслом жизни. И де Молесм, и де Сен-Реми были знатными французами, и оба надолго осели в Константинополе.
Де Молесму захотелось поговорить со своим соотечественником, однако сумерки сгущались, и рыцари, по-видимому, уже приступили к вечерней молитве, а потому его приход был бы некстати. «Лучше подождать до завтра, — подумал де Молесм, — и тогда уж направить де Сен-Реми записку и договориться о встрече».
* * *
Балдуин де Куртенэ в отчаянии стукнул кулаком по стене. К счастью, висевший на стене ковер смягчил боль от удара.
Паскаль де Молесм подробно рассказал ему о своем разговоре с епископом, так и не согласившимся отдать Мандилион.
Император понимал: вероятность того, что епископ по доброй воле выполнит его просьбу, была ничтожной, однако он, Балдуин, накануне исступленно молился Господу, чтобы тот сотворил какое-нибудь чудо ради спасения империи.
Де Молесм, озадаченный вспышкой гнева императора, смотрел на него с упреком.
— Не смотри на меня так! Я — несчастнейший из людей!
— Господин, успокойтесь, епископу все равно придется отдать нам Мандилион.
— И как это осуществить? Ты что, хочешь, чтобы я отнял у него Мандилион силой? Это закончилось бы большим скандалом. Мои подданные не простят мне, если я отниму у них Священное Полотно, которому они приписывают чудодейственную силу, а Иннокентий, Папа Римский, отлучит меня от церкви. И ты просишь меня успокоиться, как будто у нас есть какой-то выход, хотя прекрасно знаешь, что его нет.
— Монархам иногда приходится принимать тяжкие решения ради того, чтобы спасти свое государство, и вы сейчас как раз оказались в подобной ситуации. Перестаньте мучиться сомнениями и перейдите к решительным действиям.
Император опустился на трон, даже не пытаясь скрыть свою усталость. Будучи монархом, он испытал больше горечи, чем сладости, а теперь ему как государю предстояло пройти еще через одно тяжелое испытание — вступить в конфронтацию с Церковью.