— Как ты можешь? — прошипела я, обращаясь к Франческо. — Как ты можешь так поступать с нашим сыном?
Он презрительно хмыкнул.
— У меня есть глаза. Он такой же, как мать, — сомнительного происхождения.
В этом был весь он, хладнокровный Франческо.
Он подвел меня к стулу напротив нашего гостя, я плюхнулась на сиденье и уставилась на Дзалумму. Она стояла с каменным лицом, несгибаемая в своей решимости. Я опустила взгляд и увидела на столе перед собой письмо к Джулиано, оно лежало раскрытым, так что я легко могла его прочесть. Рядом я обнаружила перо, чернильницу и чистый лист пергамента.
Франческо, не отходивший от меня ни на шаг, опустил руку на мое плечо.
— Письмо необходимо переписать.
Я пропустила его слова мимо ушей, продолжая смотреть на Дзалумму. Ее глаза превратились в два непроницаемых черных омута. Наш высокочтимый гость едва заметно кивнул солдату, и тот сильнее прижал лезвие ножа к ее белому горлу. Дзалумма охнула, темная струйка потекла из-под лезвия и собралась в ложбинке у ключицы. Рабыня потупилась; она не хотела, чтобы по ее взгляду я поняла, как она напугана. Она не сомневалась, что сейчас умрет.
— Не делайте этого, — попросила я. — Я напишу все, что захотите. — Я оценила ситуацию: солдат, Клаудио и человек с бородкой находились по другую сторону стола, а рядом со мной стоял Франческо. Если бы я потянулась к кинжалу, спрятанному за поясом, он остановил бы меня, прежде чем я успела бы обогнуть стол, и Дзалумма все равно бы погибла.
Франческо любезно махнул рукой в сторону бородатого.
— Мессер Сальваторе, — сказал он, — прошу вас. — Сальваторе положил локти на стол и наклонился вперед, ко мне.
— Перепишите две первые строки, — велел он. — Письмо должно звучать так, будто оно написано вами.
Я окунула перо в чернильницу и вывела на чистом листе:
«Любовь моя!
Мне солгали, сказав, что ты мертв. Но сердце мое к тебе не переменилось».
— Очень хорошо, — похвалил меня Сальваторе и продиктовал дальше:
«Твой сын и я в смертельной опасности. Нас схватили твои враги. Если ты со своим братом Пьеро не явитесь на торжественную мессу двадцать четвертого мая в Санта Мария делъ Фьоре, нас убьют. Пошлешь войска или кого-нибудь другого вместо себя — и мы умрем.
Твоя любящая Лиза ди Антонио Герардини».
Он еще велел написать «Джокондо», но я из упрямства не добавила этого слова.
Франческо сложил письмо и передал Клаудио, а тот спрятал его в карман.
— Итак, — произнес мой мнимый супруг, поворачиваясь ко мне, — теперь поговорим о твоей шпионской деятельности.
— Я не хотела шпионить, — сказала я. — Я просто из любопытства прочла одно-единственное письмо…
— Из любопытства. А Изабелла утверждает другое. Она говорит, что ты оставляешь книгу на ночном столике и это сигнал для нее сообщить некоему Джанкарло, что на следующий день ты поедешь помолиться.
С кем же вы встречались в церкви Пресвятой Аннунциаты, Лиза? — Тон Сальваторе был спокойный, почти дружеский.
— Только с Джанкарло, — быстро ответила я. — Я езжу к нему, рассказываю, что говорится в письме.
— Она лжет, — резко произнес Франческо; точно таким тоном он произносил слово «шлюха». Сальваторе держался очень спокойно.
— Думаю, ваш муж прав, мадонна Лиза. А еще я думаю, что он прав, когда говорит, что вы очень привязаны к своей рабыне. Она ведь была при вашей матери, кажется?
Я уставилась на стол.
— Я езжу туда на встречу со шпионом, — сказала я наконец. — Это седой старик. Имени его не знаю. Однажды ночью я обнаружила Джанкарло в твоем кабинете с письмом в руке. Мне стало любопытно, и я прочла письмо.
— Как давно это случилось? — поинтересовался Сальваторе.
— Не знаю… Год, может, два. Парень сказал, что работает на Медичи. Я решила делать то, что он велел мне — ездить в церковь Пресвятой Аннунциаты и рассказывать старику о письмах.
Сальваторе оглянулся на солдата, державшего Дзалумму. Один взгляд, одно движение пальца.
Я проследила за его взглядом. Солдат мгновенно полоснул по горлу Дзалуммы. Легкое точное движение, и я услышала, как забулькала жидкость. Рабыня рухнула бы сразу, но он придержал ее тело и медленно опустил на пол. Она легла расслабленно и грациозно, как лебедь.
— Позови прислугу, — велел Сальваторе солдату. — Пусть все здесь приберет.
Я с криком отпрянула назад, Франческо толкнул меня на место. Сальваторе вновь повернулся ко мне лицом.
— Вы лжете, мадонна Лиза. Вам прекрасно известно, что молодого человека зовут не Джанкарло, а Джан Джакомо. И вы знаете имя старика.
Я истерично всхлипывала, не в силах остановиться, ответить. Дзалумма была мертва, и мне хотелось умереть. Франческо пришлось говорить очень громко, чтобы заглушить мои рыдания.
— Успокойся, Лиза, или ты хочешь, чтобы я послал за маленьким Маттео? Его тоже можно привести сюда. Так ты назовешь нам имя старика?
— Приведите его, — задыхаясь, произнесла я. — Приведите и покажите, что он жив. Потому что иначе вам придется убить меня.
Франческо раздраженно вздохнул, но Сальваторе кивком отправил его из комнаты. Он вернулся несколько минут спустя, вышагивая впереди напуганной молоденькой няни, которая, согнувшись, вела за ручку Маттео.
Малыш смеялся и хотел ко мне подбежать, но, увидев Дзалумму на полу и рыдающую мать, сам начал плакать. Я протянула к нему руки, но Франческо, подхватив ребенка, передал его няне, мне лишь удалось коснуться его пухлых пальчиков.
— Хватит, — рявкнул Франческо, закрывая за ними дверь.
Он и Сальваторе повернулись ко мне.
— Назови имя, Лиза, — велел Франческо.
Мне не было видно из-за стола лежавшую на полу Дзалумму, но я чувствовала присутствие ее тела, как чувствуют тепло огня. Я склонила голову, глядя на руки, и очень тихо произнесла:
— Леонардо да Винчи.
Я не смотрела на Дзалумму, когда меня повели из комнаты; я не хотела запомнить ее такой, как запомнила маму, с погасшими глазами, забрызганную кровью. Франческо и Сальваторе разговаривали, пока Клаудио меня провожал. Сальваторе разгорячился.
— Теперь, наверное, придется менять все планы? Если она рассказала обо всем этому Леонардо…
Франческо остался спокоен.
— Изабелла сказала, что у Лизы не было времени съездить в церковь Пресвятой Аннунциаты. Обнаружив письмо, она сразу отправилась к отцу и с тех пор никуда не выходила из его дома, не считая похорон.
Они обменивались словами, которые в то время для меня ничего не значили. Смысл они обрели гораздо позже.