Его сын, разрубавший в это время голову ягненка, услышал обрывок нашего разговора и бросил через плечо:
— Говорят, виноват Лоренцо де Медичи. Вроде бы у него было волшебное кольцо с заточенным внутри джинном, и этот джинн удрал вчера ночью и натворил дел.
Мясник фыркнул и покачал головой.
— Предрассудки! Но… должен признаться, этот случай заставляет поверить в слова фра Джироламо. Я не был его последователем, но, наверное, сегодня вечером схожу в Сан-Лоренцо, послушаю, что он скажет насчет случившегося.
Потрясенная до глубины души, я поспешила уйти. Дальше нам предстояло ехать к булочнику, но я рассказала вознице о катастрофе. И хотя он был предан отцу и поклялся ему возить меня только по одному маршруту, делая остановки в одних и тех же местах, я легко его убедила отвезти нас на Соборную площадь и самим посмотреть разрушения.
Дорога, ведущая к Санта-Мария дель Фьоре, была запружена людьми, но чем ближе мы подъезжали к собору, тем больше успокаивались: купол из красного кирпича по-прежнему высился в небе Флоренции.
— Глупые сплетни! — бормотала Дзалумма. — Дикие фантазии, порожденные безумцем.
«Безумец», — подумала я. Точная характеристика фра Джироламо, но я все же не осмеливалась произнести это слово в родном доме… А, учитывая маниакальную преданность его последователей, говорить такое на улицах тоже было небезопасно.
Площадь заполнили кареты и пришедшие пешком люди — все хотели увидеть размеры разрушения. Бедствие оказалось не таким сокрушительным, как его описывал мясник, но молния ударила в медный светильник, венчавший огромный купол, и теперь он был весь обожжен. Да и сама конструкция пострадала: рухнули две опоры, одна из которых оставила трещину в куполе, а вторая пробила дыру в крыше соседнего дома. Упали несколько кусков мрамора и откатились к западному крылу храма, где так и остались лежать. Люди собрались вокруг каждой глыбы, стоя на почтительном расстоянии; какой-то ребенок протянул ручку, чтобы дотронуться до одного из камней, но мать поспешно дернула его обратно, словно мрамор был раскален.
Седовласый старец указал рукой на запад, в направлении виа Ларга.
— Видите? — закричал он, вероятно обращаясь ко всей толпе. — Камни откатились в сторону дворца Медичи. Господь не раз предупреждал Великолепного, чтобы тот раскаялся в своей нечестивой жизни, но больше Всевышний не может сдерживать гнев!
Я вернулась к нашему вознице, который по-прежнему сидел на козлах экипажа, дивясь увиденному.
— Я уже насмотрелась. Отвези нас домой. И побыстрее.
Я удалилась к себе в спальню, сказав отцу, что больна и не могу поехать с ним на вечернюю мессу. Два дня прошли в ожидании письма от Джулиано, но его так и не было.
Вечером пришлось спуститься к ужину — отец очень настаивал. Сначала я подумала, что он будет уговаривать меня отправиться с ним на следующий день на утреннюю мессу, и поэтому спускалась вниз с неохотой, стараясь напустить на себя несчастный вид. Но оказалось, что он хочет поделиться ошеломляющей новостью.
— Львы во Дворце синьории, — начал он. Я знала, разумеется, о чем идет речь — это был подарок городу от Лоренцо. Два льва в клетках символизировали мощь Флоренции. — Спустя столько времени один расправился с другим. Это неспроста, Лиза. Все это знаки, знамения.
Наступил вечер 8 апреля. Я разделась и легла, но так и не смогла сомкнуть глаза, вертелась, пока сонная Дзалумма не начала ворчать.
Тут я услышала грохот кареты, остановившейся позади нашего дома. Набросив сорочку, я кинулась в коридор и выглянула в окно. Возница спускался вниз. Мне удалось разглядеть только очертания лошадей и человека в свете зажженного факела, который он держал над головой. Его быстрые движения и сгорбленные плечи говорили, что поручение у него срочное и не слишком приятное.
Он направился в лоджию. Я повернулась и, быстро взлетев на верхнюю площадку лестницы, внимательно прислушалась. Гонец принялся барабанить в дверь, выкрикивая имя моего отца. Началась суматоха, зашаркали сонные слуги, и в конце концов гонца впустили в дом.
Прошло еще немного времени, и до меня донесся строгий голос отца и тихие, неразборчивые ответы посыльного. Когда на лестнице раздались торопливые шаги отца, я успела завернуться в шаль. Я вышла на лестницу без свечи, и поэтому он вздрогнул, увидев меня. Свеча в руке отца как-то по-особому зловеще освещала его лицо.
— Значит, ты все-таки проснулась. Уже слышала?
— Нет.
— Одевайся, и побыстрее. Захвати с собой плащ, тот, что с капюшоном.
Ничего, не понимая, я вернулась в свою спальню и растолкала Дзалумму. Она была сонной и ничего не поняла из моего сбивчивого объяснения, но все-таки помогла мне натянуть платье.
Я спустилась вниз, где меня ждал отец с горящей лампой.
— Что бы ты там от него ни услышала, — начал он и замолк, охваченный непонятным мне чувством. Придя в себя, он повторил: — Что бы ты там от него ни услышала, ты моя дочь, и я тебя люблю.
Я промолчала, не зная, что ответить. Он повел меня во двор к поджидавшей карете. Заметив на дверце кареты герб с шарами, я резко остановилась. Джулиано? Но это невозможно — отец никогда бы не отдал меня ему с такой безропотной покорностью.
Отец помог мне сесть в экипаж, закрыл дверцу и потянулся сквозь окошко к моей руке. Казалось, он раздумывает, не поехать ли вместе со мной. Наконец он произнес:
— Будь осторожна. Постарайся, чтобы тебя никто не видел, и ни с кем не заговаривай. И ни с кем не делись тем, что увидишь или услышишь. — С этими словами он отступил назад и махнул вознице, чтобы тот ехал.
Столь поздний час притупил мою способность ясно мыслить, но к тому времени, когда карета загрохотала по плитам Старого моста, я поняла, куда меня вызвали.
Путь был более долгим, чем я ожидала. Мы держали путь не к дворцу Медичи, а за город и ехали целый час. Наконец, миновав черные силуэты деревьев, мы оказались на дорожке, посыпанной гравием. Прошло несколько минут, и возница остановил лошадей у дома, перед которым расстилался квадрат регулярного сада.
Несмотря на поздний час, все окна в доме светились золотыми огнями, здесь никто не спал.
Стража, охранявшая вход в виллу, покинула свои посты и сидела тут же, неподалеку, рядом с зажженными факелами. Люди тихо разговаривали. Когда возница помог мне выйти из экипажа, со стороны какого-то из охранников донеслись всхлипывания. Его товарищи зашикали на него, а один из них поспешил открыть передо мною дверь.
В огромном зале невообразимой красоты меня встретила молоденькая служанка.
— Как он? — спросила я, следуя за ней быстрым шагом по коридору.
— Умирает, мадонна. Врачи не надеются, что он доживет до утра.
Сердце пронзила боль от этого известия, я прониклась сочувствием к Джулиано и его семье. Произведения искусства, мимо которых я теперь проходила, — картины, поражавшие буйством красок, изящные скульптуры, отделанные золотом, — казались жестокими.