– Влад запаздывает, и мы с тобой устали его ждать. Посмотри, в кого мы превращаемся? Но кто сказал, что мы должны каждый день терзаться мыслями: "Приедет – не приедет"? Ты бывала в Амстердаме и знаешь, где живет Ван Хельсинг. Так почему бы не похитить его средь бела дня и не привезти сюда? Если Влад узнает, что Ван Хельсинг в наших руках, это вынудит его явиться к нам на поклон.
– А почему бы просто не убить этого докторишку? – спросила я.
Я жаждала отомстить убийце маленького Яна, и перспектива расправиться с Ван Хельсингом – это было лучшее лекарство от лондонской скуки. Но Элизабет, услышав мой вопрос, неодобрительно цокнула языком.
– И чего ты этим добьешься? Если Ван Хельсинга не станет, Влад рассыплется в прах. Нет, дорогая, нам пока нужен живой Ван Хельсинг. Он, как магнит, притянет к нам Влада. Я хочу увидеть гибель их обоих, а перед этим – заставить их испить такую же чашу страданий, какую по их вине пришлось вкусить тебе!
– Что ж, согласна, – кивнула я, хотя втайне все равно намеревалась разделаться с доктором прямо в Амстердаме. – Когда поедем?
– Милая моя, нам совсем ни к чему ехать туда вдвоем. Ты поедешь одна, поскольку знаешь Ван Хельсинга в лицо, а также, где он живет. Я останусь здесь. Во-первых, мне лучше, чем тебе, известны некоторые особенности Влада, а во-вторых, кто-то ведь должен наблюдать за купленными им домами.
Мне было тягостно и тревожно оставлять Элизабет одну. Еще в замке, когда она с вожделением смотрела на Дуню, я поняла, что она может быть неверной. Почему-то я вновь подумала о "подземной тюрьме" в подвале нашего дома. Может, Элизабет не терпится пустить в ход все эти страшные орудия пыток, а мое присутствие ей мешает, отсюда и раздражительность? Она клялась мне, что ничего подобного делать не собирается, все эти "игрушки" она собирает исключительно ради развлечения. И потом, разве я видела, чтобы она хотя бы раз пустила их в ход?
Я все равно ей не верю.
Как бы то ни было, в предложении Элизабет имелось рациональное зерно, и я отправилась в путь. Выехав рано утром, к вечеру я уже стояла перед дверью амстердамского дома Ван Хельсинга. Я не стала гримироваться, а лишь надела шляпу с вуалью. Если Ван Хельсинг увидит меня, то узнает не сразу. Все, что мне требовалось, – это слегка приоткрытая дверь. Достаточно щелочки. Я проникну внутрь и нанесу ему смертельный удар (пока я ехала, желание расквитаться с ним за малыша взяло верх).
Я позвонила. Дверь долго не открывали. Я уже собиралась позвонить еще раз, но тут дверь приоткрылась, и в проеме возникла женщина в чепце. Первой моей мыслью было: "Неужели Мери так изменилась?" Потом я поняла, что это не Мери, женщина была выше и значительно толще. Может, я ошиблась домом? Или Ван Хельсинг переехал?
Тоже нет. На медной табличке значилось: "А. Ван Хельсинг, доктор медицины". Ниже по-голландски было написано что-то еще, но этот язык мне совершенно не знаком. И я ничего не поняла.
– Я хотела бы видеть доктора Ван Хельсинга, – сказала я по-английски.
Женщина не слишком дружелюбно взглянула на меня и покачала головой. Я произнесла ту же фразу по-французски – и снова никакого результата. Зато услышав ее на немецком, женщина просияла.
– Как вы замечательно говорите по-немецки! – воскликнула она, и я сразу поняла, что передо мной немка. – Но у доктора в это время нет приема.
Она указала на медную табличку, потом усмехнулась.
– Конечно, вы ведь не понимаете по-голландски!
Я тоже улыбнулась и откинула вуаль, чтобы изумить немку своей красотой и подчинить своей воле.
– Но я не пациентка, а родственница, и хотела просто навестить доктора.
Женщина огорченно покачала головой.
– Боже, как вам не повезло! Надеюсь, вы ехали сюда не издалека?
– Нет, что вы. Всего-навсего из Вены, – пошутила я, хотя мне было не до смеха.
Ван Хельсинг уехал. Скверно.
– Он уехал, – сообщила немка и тут же спохватилась.
Понятно. Ван Хельсинг запретил ей говорить кому-либо о своем отъезде. Я попыталась погрузить женщину в транс, но она упорно отводила взгляд. Упрямая особа.
Я не стала скрывать своей досады, тем более что она была совершенно искренней и в данном случае вполне уместной.
– Позвольте спросить, а куда уехал доктор?
– За границу, – нехотя выдавила из себя немка.
– Надеюсь, не в Африку? – съязвила я.
– Нет. Доктор говорил, что ему нужно побывать во многих местах. Он не посвящал меня в подробности своей поездки.
Отвечая на мои вопросы, она все время смотрела в сторону. Наверное, чтобы удобнее было врать. Когда она вновь повернулась ко мне, в ее взгляде я вдруг почувствовала подозрение.
– Простите, а кем вы доводитесь доктору?
– Невесткой, – вырвалось у меня.
Немка прищурилась.
– Я давно живу в Амстердаме и хорошо знаю доктора. У него не может быть невестки, поскольку он остался бездетным.
Чертова кукла! Мне хотелось вцепиться в ее толстый загривок, но вместо этого пришлось играть в учтивость.
– Ах, простите, – непринужденно усмехнувшись, сказала я. – Моими попутчиками оказались англичане, и мне пришлось несколько часов подряд говорить по-английски. Представляете, в их языке жена сына и жена брата считаются одной и той же степенью родства, а потому их называют одинаково. Наверное, я еще продолжала думать по-английски, когда я отвечала на ваш вопрос. Конечно же, я не являюсь невесткой доктора. Я – жена его дяди, младшего брата его матери. Мой муж намного моложе Марии и...
Хорошо хоть, что я не произнесла по привычке "Мери", а то для жительницы Вены это был бы недопустимый промах.
Подозрительность в глазах немки погасла. Ее лицо потеплело и почему-то приобрело скорбное выражение.
– Ах, бедная, бедная Мария...
Я тут же изобразила искреннюю взволнованность.
– Что с ней? Неужели она умерла? Брам терпеть не может отвечать на письма. Наверное, он думает, будто состояние его матери нас не касается. Представляете, я еще давным-давно написала ему, что собираюсь приехать, а он даже не ответил.
– Боже мой, представляю, как тяжело вам узнать печальные новости от чужого человека. Госпожа Ван Хельсинг... я привыкла называть ее фрау Мария... еще жива. Но боюсь, дни ее сочтены. У нее рак.
Я поднесла обтянутую кружевной перчаткой руку ко рту и, имитируя ужас, прошептала:
– Мы так боялись... Она, должно быть, находится в больнице.
– Нет. Она лежит здесь. Может, желаете ее увидеть?
Я не торопилась отрывать ладонь ото рта, поскольку мои губы кривились в улыбке.
– Конечно. Я так давно не видела Марию.