Теперь об Артуре. Я уже писал, что его отец, лорд Годалминг, был серьезно болен. В воскресенье (через день после памятного визита Влада в спальню Люси) лорду стало значительно хуже. Бедняга Артур провел весь день и ночь у постели умирающего отца, который скончался в понедельник рано утром. Однако у Артура (отныне – лорда Годалминга) не было времени скорбеть о почившем родителе, ибо вскоре ему принесли телеграмму, извещавшую о критическом состоянии Люси, и он помчался в Хиллингем. Квинси встретил Арта на вокзале и привез сюда – измученного, с осунувшимся лицом и покрасневшими от слез глазами. Мне было крайне неловко вести Артура в комнату Люси, где его ждали лишь новые страдания. (Сам Квинси поспешно ретировался. Думаю, он просто боялся ранить друга своим искренним проявлением чувств.) Новый лорд Годалминг приехал ровно в шесть вечера, когда настала моя очередь сменить Джона. До самой полуночи мы с Артуром вместе сидели возле постели мисс Люси.
Представляю, что творилось в душе этого молодого человека, только-только потерявшего отца. И несмотря ни на что, Артур изо всех сил старался подбодрить свою невесту. Люси и в самом деле ненадолго стало лучше. Она, в свою очередь, пыталась хоть как-то утешить жениха. Мне было тяжко смотреть на них обоих, на их улыбки, призванные замаскировать слезы. Однако всплеск бодрости был у Люси недолгим. Она впала в свое обычное состояние. Девушка то теряла сознание, то вновь открывала глаза и силилась что-то сказать, но не могла. Все это время Артур сидел возле нее, держал ее руку и смотрел на невесту с восхищением и отчаянием. Совсем как Джон. Хотя Артур и вырос в аристократической среде, он – сильный, очень сильный человек.
За тридцать лет медицинской практики я посетил немало семей, где один из членов был смертельно болен. В каких-то к умирающим относились с любовью и заботой, в каких-то нет, но существовала одна общая особенность, проявлявшаяся наиболее ярко, когда смерть, образно говоря, уже поднималась на крыльцо. Близость чьей-то кончины непостижимым образом сбрасывает все маски, убирает всю фальшь, обнажая истинную суть и умирающего, и тех, кто его окружает. Как ни печально, но иногда у лежащего на смертном одре оставались лишь злоба, досада и зависть к тем, кто его переживет, а на лицах близких ясно читалось пожелание "скорейшего конца". Бывало, что умирающий поддавался душевной слабости, впадал в тупое отчаяние, из которого уже не выбирался. Зато порою под шелухой повседневности обнаруживались золотые крупицы силы, милосердия, сострадания. Именно эти чувства проявляли сейчас Джон, его друзья Артур и Квинси, а также сама мисс Люси, и потому, при всей трагичности происходящего, у меня было очень тепло на душе. Я был горд, что нахожусь среди таких замечательных людей.
Часы пробили полночь, и Джон пришел меня сменить. Я встал, потрепал Артура по плечу и настоятельно предложил ему пойти отдохнуть (я знал, что он провел две бессонные ночи). Он упрямился и возражал, пока Джон не повторил ту же просьбу уже от своего имени и не пообещал несчастному жениху разбудить его при малейших переменах в состоянии Люси. Наконец Артур согласился, и мы пошли в гостиную, где пылал камин. Придвинув диван и кушетку поближе к огню, мы улеглись.
Я закрыл глаза, но сон не шел. Меня одолевали мысли. К счастью, уставший Артур заснул почти сразу. Я лежал, думал и слушал, как часы отбивают час за часом. Когда они пробили шесть, я встал. Артур вовсю храпел. Я тихо прошел в спальню Люси, где Джон что-то писал при тускловатом свете газовой лампы.
Жалюзи в спальне были опущены. Сумрак не давал мне получше разглядеть лицо Люси, зато я сразу же увидел зловещий признак: темно-синее мерцание вокруг ее сердца и головы. Происходило безвозвратное перерождение человека в вампира. Я попросил Джона поднять жалюзи. Спальня наполнилась неярким утренним светом. Я едва не вскрикнул, ибо мне показалось, что мисс Люси мертва. Нет, она по-прежнему дышала. Я поспешно снял с ее шеи черный шелковый шарфик, который сам же ей повязывал, чтобы скрыть следы укусов.
Случилось то, чего я так боялся: вампирские отметины исчезли. На их месте была молочно-белая гладкая кожа.
Взглянув на шею Люси, Джон тоже все понял. Исчезновение отметин было безошибочным признаком приближающейся смерти. Джон пошел и разбудил Артура, поскольку у меня просто не хватало духу сказать об этом молодому лорду Годалмингу. Я занялся другим: стал поправлять Люси подушки, затем убрал ненужный уже пузырек с лауданумом, ампулы морфия и вынес ночной горшок. Мне не хотелось, чтобы все эти атрибуты болезни омрачали последние часы жизни мисс Вестенра. Потом я взял гребень и осторожно расчесал ей волосы, чтобы золотистые локоны струились по подушке. Пусть Артур увидит (и запомнит) ее красивой.
Наконец из гостиной появился убитый горем влюбленный. Правильнее сказать – два убитых горем влюбленных. Внешне Джон держался собранно и решительно, он обнимал Артура за плечи, готовый помочь другу пройти через грядущие тяготы. Но в его глазах, как и в глазах молодого лорда Годалминга, блестели с трудом сдерживаемые слезы. Он наравне с Артуром переживал приближающуюся утрату, но судьба отказала ему в праве открыто выражать свое горе.
Едва они оба приблизились к смертному одру Люси (надо называть вещи своими именами), Джон деликатно отступил в сторону. Я не собираюсь поддаваться отцовским чувствам и расписывать, как страдал "мой мальчик". У меня и в мыслях нет желания приуменьшить страдания Артура. Наоборот, я пишу об этом, чтобы показать, каким достойным человеком является лорд Годалминг, если друзья с такой верностью и преданностью относятся к нему. То же я могу сказать и о Джоне. Менее цельные и благородные натуры, полюбив вдвоем одну женщину, уничтожили бы в пылу соперничества свою давнюю дружбу.
И все же Артур достоин особого восхищения. Я видел, каким Джон его вывел из гостиной: бледным, трясущимся, готовым разрыдаться. Никто бы не осудил его за это. Шутка ли: от смертного одра отца приехать к смертному одру невесты! Но чем ближе Артур подходил к Люси, тем собраннее становился. Он вытер глаза, провел рукой по всклокоченным волосам, чтобы хоть как-то привести их в порядок. Он – сильный, мужественный человек. Я помню, в какую бездну горя погрузился сам, когда не стало моего маленького Яна, а Герда лишилась рассудка. У меня не было такой выдержки и такой стойкости, как у этого молодого мужчины.
Артур нагнулся, готовый поцеловать Люси. Я видел, что темно-синяя аура вокруг ее тела сделалась еще шире. Дурной признак. Люси становилась опасной для Артура, поскольку ею теперь двигала чужая воля. Невинный поцелуй мог превратить его в послушное орудие не только Люси, но и Влада. Мне пришлось вмешаться и осторожно удержать Артура:
– Не надо, друг мой. Возьмите лучше ее за руку. Это принесет ей больше утешения.
Мое поведение ошеломило Артура, но горе сделало его податливым. Он повиновался. Конечно, с моей стороны это было жестоко – помешать жениху поцеловать умирающую невесту, но иного способа защитить Артура не существовало.
Я оказался прав: присутствие жениха ободрило мисс Люси. Вздохнув, она погрузилась в сон. Впрочем, сон был недолгим и незаметно перешел в подобие транса. Люси окутала завеса иллюзорной красоты, какой умеют окружать себя вампиры. Джон это увидел и бросил на меня пристальный, многозначительный взгляд. К тому времени Люси открыла глаза (как они изменились – теперь это были глаза дьяволицы) и стала упрашивать Артура ее поцеловать. Чувственный, зовущий, ее голос лишь отдаленно напоминал нежный и звонкий голос прежней Люси.