Артур, Квинси и я воспользовались этим мгновением и навалились на Влада. Естественно, наши усилия даже не сдвинули вампира с места, зато изрядно разъярили его. Влад кинул Джона на траву и схватил меня (в это время остальные оттащили Джона в безопасное место). Я обрадовался (если будет уместно употребить такое слово), однако тут же меня кольнула тревожная мысль: куда делась Люси? Сумеют ли трое ее прежних друзей и поклонников справиться с ней без моей помощи?
Но мне было не повернуть головы – я не видел ничего, кроме лица Колосажателя. Он держал меня за горло своими холодными (почти ледяными) руками и глядел мне прямо в глаза. Я ощущал на своем лице его тяжелое, зловонное дыхание – запах гниющего трупа.
Лицо Влада раскалилось от ярости, и я был вынужден закрыть глаза, чтобы не ослепнуть, но даже через закрытые веки я все равно его видел.
– Я устал от тебя и твоих игр, старик! – грохотал его голос. – Все возвращается на круги своя. Совсем недавно ты был сильным, уверенным и неуязвимым, а я – дряхлым, слабым и отчаявшимся. Я нуждался в тебе, ибо от тебя зависела моя жизнь. Но теперь слабым и отчаявшимся стал ты, а я обрел неуязвимость! Поклонись и подчинись мне, потому что теперь твоя жизнь зависит от меня.
Я застонал, открыл глаза и шевельнул головой, давая ему понять, что хочу ответить. Когда Влад немного ослабил хватку, я без колебаний и страха сказал ему только два слова:
– Убей меня.
Влад даже зарычал от досады, оглушив меня и обдав новой волной зловония.
– Что ты возомнил о себе, Ван Хельсинг? Как же ты самоуверен! Думаешь, я не смогу тебя убить? Думаешь, испугаюсь, помня о договоре? Так слушай: я больше не завишу от него. Теперь я – творец договоров! Я думал, после нашей последней встречи у тебя хватит ума убраться с моей дороги. Пеняй на себя. Впрочем, долго это не продлится. Ни ты, ни твои дружки живыми отсюда не уйдете.
Окружающий мир качнулся в сторону. Влад поднял меня над головой. Его пальцы по-прежнему сдавливали мне горло, едва позволяя дышать. Голова кружилась, перед глазами плясали разноцветные пятна. Я не видел ничего, кроме них, и не знал, что сталось с Джоном, Артуром и Квинси. Хорошо, если они спаслись бегством и уберегли себя не только от расправы, но и от ужасного зрелища, когда "охотник" и "дичь" поменялись местами.
Я заморгал, и мир снова качнулся. Совсем рядом я смутно увидел белый мрамор надгробия, находящегося неподалеку от склепа Вестенра. Еще немного, и мои мозги растекутся по белой поверхности. Испытывал ли я страх? Да, хотя и сознавал, что меня ждет не самый ужасный конец (куда страшнее было бы пополнить собой число вампиров). Привычная жизнь с ее заботами отодвинулась далеко-далеко, но я очень жалел, что оставляю своих друзей (в том числе и мисс Люси) в столь безнадежном положении. А затем явилась и вовсе странная мысль: через какое-то время кладбищенский сторож обнаружит запачканный мраморный памятник и, недоуменно пожимая плечами, будет вынужден отчищать его от остатков моей запекшейся крови и засохших мозгов.
Влад раскрутил меня наподобие живой пращи и швырнул в сторону памятника. Полет длился считанные доли секунды – до надгробия было не более двадцати футов. Но я запомнил его с предельной ясностью, как будто летел несколько минут. Я успел почувствовать холодный ветер, обжигавший лицо и уши, успел с грустью подумать, что оставляю Герду одну (хотя я не сомневался: Джон сумеет должным образом о ней позаботиться), что меня не будет рядом с мамой в минуту ее кончины. Я сожалел о несчастной мисс Люси, которую так и не сумел освободить от проклятия, а еще о том, что Джон всю жизнь будет терзаться вопросом, сказал ли я правду или солгал, назвав его сыном.
Ничего иного мне не оставалось – только сожалеть.
Я разглядывал приближавшуюся мраморную глыбу и думал: как, интересно, будет выглядеть на ней моя кровь? А мозги?
Ну вот, Брам, ты и встретишься со смертью. Закрой глаза и благодари судьбу, что она уберегла тебя от участи вампира.
Я закрыл глаза и напрягся всем телом, ожидая удара о мрамор. Да будет он стремительным, и да избавит меня Бог от невыносимой боли.
Но вместо удара со мной произошло нечто странное.
Я застыл в воздухе. Сердце бешено колотилось. Я наткнулся на какую-то преграду – мягкую и твердую одновременно, которая поддерживала меня, не давая упасть. Ощущение было очень приятным. Может, это и есть смерть? Тогда почему в своем посмертном существовании я продолжаю потеть, испытывать страх и ощущать пульсацию крови в венах?
Я открыл глаза: мраморное надгробие находилось в каком-нибудь дюйме от моего носа.
Сзади послышалось грязное румынское ругательство, после чего раздался пронзительный и испуганный крик вампирши. Окружающее пространство наполнилось удивительным покоем. Такой же покой я почувствовал внутри и догадался: Влад исчез.
Я еще не очень понимал, какая сила удерживает меня, не давая упасть на мрамор. Постепенно она начала обретать зримые человеческие черты. Мой подбородок упирался в чье-то жесткое, костлявое плечо. Человек, поддерживавший меня, был невысокого роста. Краешком глаза я увидел его черное одеяние и сверкающую седину волос.
Я заплакал, а когда худенькие, но сильные руки опустили меня на землю, засмеялся от невыразимой радости. У меня подкашивались ноги. Я сполз на влажный гравий и поднял голову. Мои глаза встретились с его глазами – такими безгранично глубокими, что я не решился бы сказать, какого они цвета. Они вбирали в себя все цвета. Древние и вечно юные, предельно суровые и безгранично любящие, полные неизбывной печали и такого же неиссякаемого веселья.
– Арминий! – радостно закричал я. – Но почему ты не появлялся раньше?
ДНЕВНИК АБРАХАМА ВАН ХЕЛЬСИНГА
29 сентября (продолжение)
Последний раз я видел его двадцать два года назад. Он ничуть не изменился: невысокий, жилистый, с прямой спиной и мощными плечами, скрытыми под простой черной сутаной (даже не знаю, как правильно назвать его одежду). Из-под черной шапочки (чем-то напоминающей головной убор православных священников) выбивались длинные, почти до пояса, мягкие кудри. Волосы, равно как и борода с усами, были абсолютно седыми, что никак не вязалось с розовощеким, будто у младенца, лицом и такими же ушами. Но Арминий не был священником, он не был даже христианином. Лицом своим он походил на еврейского пророка, какими их изображали на картинах: крупный крючковатый нос с характерной горбинкой, большие глаза под тяжелыми веками. Да, еврей по крови, но отнюдь не по убеждениям, которых даже отдаленно не назовешь ортодоксальными. Я даже не знаю, верил ли он в Бога, поскольку все объяснения, какие я получал от него во время своей учебы, готовясь стать истребителем вампиров, были исключительно прагматичными. Возможно, мы с ним оба верили не в религиозные догмы, не в имена и звания, а в то, что выдержало проверку временем, – в понятия, выходящие за пределы религии и науки и касающиеся всех и каждого. Нашими символами веры были Любовь, Милосердие, Доброта.