Флакон сверкал зеленым, словно изумруд; несколько мгновений я, оцепенев, смотрела на него, ошеломленная серьезностью того шага, который собралась предпринять.
И у меня на глазах в стекле возникла картинка, крохотная, но безукоризненная и очень детальная.
Это был труп моего отца, покачивающийся в петле.
Я закричала и отшвырнула флакон. Он упал на пол, но не разбился, а просто откатился в сторону. Все вокруг закружилось. Раскинув руки, я рухнула на пол и попутно сшибла свечку с перил, оказавшись в результате в полной темноте.
И в этой темноте труп моего отца вдруг сделался больше, чем в реальности. Он раскачивался надо мной — здесь, на балконе; его холодные окоченевшие ноги скользнули по моим плечам и лицу, и я, всхлипывая, на четвереньках отползла прочь.
Очутившись за углом, я съежилась и попыталась обхватить себя руками.
— Обещай мне, Альфонсо! — пронзительно вскрикнула я. — Давай дадим друг другу клятву, что нас никогда больше не разлучат, потому что без тебя я сойду с ума!
Передо мной стоял мой брат, такой, каким он был в тот день, когда приехал в Рим, чтобы жениться на Лукреции, — молодой, красивый, улыбающийся, одетый в светло-голубой атлас.
— Но, Санча, у тебя совершенно здравый рассудок, — сказал он как о чем-то само собой разумеющемся. — Со мной или без меня, но тебе нечего опасаться безумия. Ты просто попыталась убить не того человека.
Я снова закричала и, спотыкаясь, кинулась обратно в темную спальню; меня перехватил кто-то дородный. Я вырывалась, пока не осознала, что это донна Эсмеральда и что она зовет меня по имени.
Обмякнув, я прижалась к ней и расплакалась. Она обняла меня с неистовой нежностью.
— Я попыталась стать убийцей, — выдохнула я, уткнувшись в ее мягкое, сильное плечо, — а вместо этого убила собственного брата!
— Ну, будет, — велела донна Эсмеральда. — Будет. Ты не совершила никакого преступления.
— Бог наказывает меня…
— Что за глупость! — возмутилась донна Эсмеральда. Я не видела ее лица в темноте, но прижималась щекой к ее ключице и ощущала отзвук уверенного голоса в ее груди и глубину ее убежденности. — Господь любил Альфонсо. Он знает, что это несправедливо, чтобы ваш брат умер, а Чезаре остался жить. Справедливость еще доберется до Борджа, донна. Не плачьте.
Эти слова успокоили меня. Эсмеральда помолчала, потом высказалась начистоту:
— Савонарола был прав: этот Папа и в самом деле Антихрист. Александр всегда собирался дозволить Чезаре убить Альфонсо; он всегда об этом знал — даже тогда, когда пришел в Зал сивилл и клялся в обратном. Он точно так же виновен, как и его сын, а может, даже больше, поскольку он мог в любой момент остановить это злодеяние.
Эсмеральда отвела меня в постель, уложила как есть, одетой, укрыла и сама примостилась рядом.
— Вот. Я не отойду от вас ни на шаг. Если вам станет страшно, просто протяните руку и дотроньтесь — я буду тут. Господь с нами, донна. Он нас не покинул.
Когда она уснула, я в страхе села на кровати; мне померещилось, будто я снова стала девочкой и нахожусь в Неаполе, а вокруг в темноте стоят мумии из музея моего деда. Я задрожала под одеялами, когда мне представился хитро глядящий на меня Роберт с выдубленным лицом; его раскрашенные мраморные глаза блестели, редкая прядь каштановых волос свисала с морщинистого черепа. Он приветствовал меня широким жестом.
«Добро пожаловать, ваше высочество…»
Я заплакала. Я не хотела туда идти. Мне не хотелось попасть в созданное Ферранте мрачное королевство безумия и смерти.
Перед рассветом, когда небо посерело, я прокралась на балкон и отыскала флакон с кантереллой, а потом спрятала его среди своих драгоценностей, пока Эсмеральда не проснулась. Скоро, — сказала я себе. Скоро я буду достаточно сильной, чтобы пустить ее в ход.
Я впала в какое-то сумеречное состояние сознания. Днем я без конца бродила по запутанным дорожкам сада — за мной в почтительном отдалении следовал стражник, — до тех пор, пока не выбивалась из сил. По ночам я сидела на балконе и упорно вглядывалась в темноту, время от времени впадая в панику из-за того, что я не вижу Везувия. Я говорила Эсмеральде, что дремлю, сидя в кресле на балконе, — но я совсем не спала, и мой рассудок достиг пугающей ясности и быстроты безумия.
Однажды, неистово меряя шагами дорожки сада, я услышала колокола собора Святого Петра… и в этот миг в моем воспаленном сознании всплыли слова донны Эсмеральды, да так и не пожелали уходить. В этот момент меня посетило божественное откровение: мне стало ясно, как свершить правосудие над Борджа. Но для этого требовалось прибегнуть к хитрости. Я остановилась и подождала, пока запыхавшийся стражник догонит меня.
— Я пойду на балкон, — любезно сказала я ему. — Мне хочется посмотреть на город.
Я быстро вернулась в замок и по лестнице добралась до большого балкона. Широкая улица под ним была заполнена паломниками и торговцами; они находились так близко от меня, что я с легкостью могла бы что-нибудь добросить до них. И уж конечно, они находились в пределах слышимости.
— Жители Рима! — крикнула я, перегнувшись через перила балкона. — Паломники, приехавшие в Священный город! Слушайте меня! Я — Санча Арагонская. Моего брата Альфонсо умертвили по приказу его святейшества, Папы Александра Шестого, руками гонфалоньера Чезаре Борджа! Этот Папа — Антихрист, как называл его Савонарола: он закоренелый прелюбодей и убийца! Он убил родного брата, чтобы завладеть тиарой, дозволил убить родного сына, Хуана, а теперь убил Альфонсо, герцога Бишелье, мужа Лукреции…
Стражник схватил меня за руку и попытался утащить прочь. Я расхохоталась и вырвалась с силой, порожденной безумием.
— Паломники! Римляне! Бог призвал вас, дабы свергнуть Александра! Не медлите! Сколько еще людей должно умереть? Скольких еще должны убить, прежде чем он поплатится за свои преступления?
Внизу, на улице, начали собираться люди; они в изумлении смотрели на меня. Какая-то старая монахиня в белом одеянии перекрестилась и забормотала молитву. Молодой священник в черной рясе замахал руками, подзывая своих спутников, и указал на меня. Прохожие останавливались и принимались слушать. Одни из них хмурились, другие смеялись.
Почему они бездействуют? Почему они до сих пор еще не кинулись во дворец понтифика и не выволокли Александра на улицу? Я же ясно им все сказала…
Я вещала еще некоторое время. Наконец двоим солдатам удалось скрутить меня. Я посмотрела им в глаза, уязвленная и недоумевающая.
— Разве вы не слышали, что я говорю? Разве вы не видите зла? У вас есть оружие — так воспользуйтесь же им!
Но они не подняли оружия против Папы. Вместо этого они, ругаясь и пинаясь, оттащили меня в покои. Дальше я смутно помню лишь встревоженное лицо донны Эсмеральды и какого-то врача; он заставил меня выпить лекарство, от которого я впала в оцепенение. В конце концов я уснула.