— Сейчас не время, кардинал. Давайте не будем причинять себе лишней боли, обсуждая эту ситуацию.
Чезаре снова придвинулся ко мне и прошептал:
— Посмотри на себя, Санча: ты осунулась и похудела. Признайся же: ты так же несчастна, как и я. Но я видел, как ты цепляешься за Джофре. Не говори мне, что такая глупость, как чувство вины, может разрушить нашу любовь!
Я потрясенно взглянула на него. Я не могла отрицать, что меня снедает печаль, но причина ее была куда серьезнее, чем подозревал Чезаре. Я отвернулась от него. Больше мы с ним не разговаривали. Наконец солнце зашло, и слуги зажгли свечи и факелы.
В этот момент к нашей группке присоединился какой-то незнакомец, высокий, худощавый мужчина, чье лицо полностью скрывала маска, раскрашенная на венецианский манер. Отверстия для глаз и рта в ней были прорезаны таким образом, чтобы создавать серьезный, торжественный вид; на лбу у маски были изображены весы. На незнакомце был плотный плащ с капюшоном, позволяющий полностью скрыть внешность. Наш гость знал всех присутствующих и с каждым поздоровался по имени, но при этом нарочито изменил голос; заинтригованные, мы пытались угадать, кто же это такой. Сейчас шел карнавал, и в городе устраивалось множество костюмированных вечеринок; мы предположили, что наш гость явился с какого-нибудь из этих приемов.
Ваноцца пригласила незнакомца к столу, и слуги принесли ему стул. К моей радости, его посадили между мною и Хуаном, разделив нас.
Хуан увлекся нашим нежданным гостем и долго расспрашивал его, силясь угадать, кто же это такой. Постепенно незнакомец очаровал его; они придвинулись друг к другу поближе, и я услышала, как они договариваются пойти вместе поразвлечься после окончания приема. В какой-то момент Хуан отправился освободиться от излишков вина, а мы с Джофре решили откланяться и пойти домой.
Но прежде чем встать, я повернулась к незнакомцу и вполголоса произнесла:
— Я ухожу, сударь. Меня снедает любопытство. Может, вы откроете мне свое имя? Клянусь, что никому его не назову.
Незнакомец взглянул на меня, и я увидела, что темные глаза под маской как-то странно блеснули.
— Зовите меня Справедливостью, мадонна, — негромко ответил он. — Ибо я здесь для того, чтобы восстановить ее.
От его слов меня отчего-то пробрала дрожь. Несколько мгновений я молча смотрела на него, потом встала и поспешила вслед за мужем. Пока мы обнимались и целовались с Ваноццой на прощание, Хуан вернулся за стол и решил, что им с его загадочным другом пора отправиться на поиски любвеобильных женщин.
Когда эти двое двинулись прочь, не попрощавшись с хозяйкой, я взглянула на Чезаре.
Кардинал в этот момент поднес кубок к губам, но я видела его глаза. Его взгляд был устремлен на Хуана и незнакомца с той же бесстрастной сосредоточенностью, с какой он смотрел на тучное тело Антонио Орсини, свисающее с ветви оливы.
Никто из нас, включая его святейшество, не заметил, что на следующее утро Хуан не вернулся домой. Хуану свойственно было, проснувшись в постели незнакомой женщины, подождать вечера и лишь после этого возвращаться в Ватикан.
Но вечер сменился ночью. Нас с Джофре пригласили на ужин к Папе, и мы слушали встревоженные жалобы Александра. Когда мы сидели за столом, появился офицер Хуана и сообщил, что сегодня гонфалоньер не явился и не уделил внимания неотложным делам.
Александр принялся заламывать руки.
— Куда он мог деться? Почему он заставляет своего несчастного отца так страдать? Если что-то случилось…
Джофре поднялся со своего места и положил руку Александру на плечо.
— Отец, ничего не случилось. Ты же знаешь, как себя ведет Хуан, когда у него заводится новая женщина. Он просто решил не отказывать себе еще в одной ночи любви… Я уверен, что поутру он вернется.
— Да-да, конечно, — пробормотал Александр, хватаясь за это утешение.
Я промолчала, но в памяти у меня всплыл незнакомец в маске, назвавший себя Справедливостью.
Когда его святейшество наконец-то успокоился, мы удалились и отправились по своим спальням. Несколько часов спустя меня разбудили вооруженные солдаты и препроводили в Ватикан. Папа не сидел на троне в ожидании традиционного приветствия, целования туфли. Он расхаживал по залу, то и дело глядя через окно на площадь, освещенную факелами. Тогда я этого не знала, но испанские гвардейцы обходили улицы в поисках своего пропавшего командира. Джофре подошел к Александру и вновь положил руку ему на плечо, пытаясь утешить.
Лишь позднее мне пришло в голову, что Александр не позвал к себе Чезаре, дабы тот утешил его.
— В чем дело, ваше святейшество? — спросила я. Ситуация не располагала к церемониям. — Что стряслось?
Александр повернулся ко мне. Его широкий лоб избороздили морщины. Глаза блестели от слез.
— Хуан исчез. Я опасаюсь самого страшного.
— Отец, — успокаивающе произнес Джофре, — ты так захвораешь от беспокойства. Хуан просто увлекся женщиной и обо всем позабыл. Я уже говорил: он наверняка к утру будет дома.
— Нет. — Александр покачал головой. — Это я всему виной. Я неразумно накинулся на гостя Асканио Сфорцы. Мне не следовало допускать, чтобы его повесили. Бог покарал меня, отняв у меня любимого сына.
Надо отдать Джофре должное: он даже глазом не повел, услышав последние слова отца.
Меня охватила холодная уверенность. Хуан действительно был мертв, но не по той причине, какую предположил Александр.
Я попыталась найти в себе хоть каплю сочувствия — ведь Александр призвал меня ради утешения. Здесь не было Лукреции, чье присутствие могло помочь ему обрести покой, а Джофре был мягким и добрым, в отличие от Чезаре. Ну и как мне выполнить то, ради чего меня позвали?
Следуя примеру мужа, я положила руку на другое плечо Папы.
— Ваше святейшество, все сейчас в руках Господних. Беспокоиться бесполезно. Мы узнаем о судьбе Хуана, когда придет должный час. Джофре прав: нам следует подождать до утра.
Папа повернулся ко мне.
— Ах, Санча! Я рад, что послал за тобой. Ты мудрее всех. Мои ладони потонули в его огромных ручищах. Слезы закапали мне на руки.
— Возможно, нам следует помолиться за Хуана, — вполне серьезно предложил Джофре. — Это пойдет ему на пользу, вне зависимости от того, случилось с ним что-либо или нет.
Мы с Папой отнеслись к этому предложению скептически. Наблюдая за Александром, я поняла, что он не больше моего верит в эффективность молитв. Однако сейчас он был в таком отчаянии, что обнял сына.
— Помолись и от моего имени, Джофре. Я не могу, у меня душа не на месте, но я рад буду слышать тебя.
Джофре вопросительно взглянул на меня. Я ответила взглядом, недвусмысленно говорившим, что я не желаю присоединяться к нему. Даже если бы я была доброй христианкой, у меня не хватило бы лицемерия молиться за такого человека, как Хуан. В глубине души я по-прежнему жаждала отомстить ему.