Утром меня разбудил грохот пушки. Началось наступление на Флоренцию. Еду мне так и не принесли. Настала ночь, и канонада прекратилась.
На следующий день пушка прогремела еще ближе.
На третье утро я проснулась в тишине, поднялась с постели и постучала в дверь. Никто не откликнулся. Я взялась за дверную ручку, и в этот момент зазвонил колокол.
Это был не церковный колокол, собирающий на молитву. Я узнала голос «коровы» — колокола на дворце Синьории. Он созывал горожан на центральную площадь.
Сердце радостно заколотилось. Я распахнула дверь. Моя тюремщица бежала по коридору, и я припустила следом. На внутренний двор торопились и другие сестры, некоторые из них уже карабкались по крутой лестнице. Я протиснулась между ними по ступеням на пологую крышу и увидела панораму города. Раскинула навстречу ветру голые руки. Меня обступила Флоренция. Я смотрела на ее стены, окруженные холмами. Некогда они были зелеными, а теперь потемнели. Траву стерли вражеские сапоги и колеса артиллерийских орудий.
На городских крышах появлялись люди. Многие показывали на юг, за реку, на стены Флоренции и на Порта Романа — ее древние ворота. Там, внутри городских стен, раздувались большие белые флаги, медленно текущие к воротам. Скоро они выплыли к поджидавшему противнику.
Внизу улицы наполнились людьми, сестры вокруг меня плакали. Их сердца были разбиты, моя же душа трепетала вместе с флагами.
Виолетта упала на колени и уставилась на белых вестников поражения.
— Сестра Виолетта, — позвала я.
Она посмотрела на меня пустыми глазами. Губы ее беззвучно шевелились, затем она с трудом произнесла:
— Будьте к нам милостивы, Катерина.
— Буду, — пообещала я, — если подскажете, как мне добраться до монастыря Сантиссима-Аннунциата-дел-ле-Мюрате.
Виолетта нахмурилась и посмотрела на мои растрепанные волосы и ночную рубашку без рукавов, подол которой трепал ветер. На груди под тканью были заметны очертания черного шелкового мешочка.
— Вы не можете выйти на улицу, — заявила сестра. — Вы даже не одеты. Там солдаты. Это небезопасно.
Я рассмеялась странным незнакомым смехом. Я осмелела, на меня не было удержу. Марс, наверное, ослабил хватку, и поднимался счастливый Юпитер.
— Доберусь и без вашей помощи.
Виолетта меня проинструктировала, что надо идти на юго-восток, по виа Гуэльфа, мимо собора, к виа Гибеллина.
Я быстро спустилась по лестнице, пересекла двор, отодвинула засов на тяжелой двери и вышла на виа Сан-Галло.
Несмотря на ранний час, было жарко. Брусчатка под босыми ногами уже нагрелась. Улица шумела: низкое гудение «коровы», цоканье копыт, гул взволнованных голосов. Я думала, что люди будут сидеть по домам, боясь армии, которая когда-то разграбила Рим, но они выскочили на улицы. Их бедность немного охладила опьянившую меня радость. Я оказалась рядом с хорошо одетыми торговцами и опухшими от голода бедняками и их детьми, животы которых раздулись от недоедания. Кто-то направился вместе со мной на площадь Синьории, но большинство устремилось на юг, к виа Ларга, к южным воротам и к имперской армии. К провизии.
Среди толпы можно было увидеть солдат-республиканцев — одни ехали верхом, другие шли пешком. И никто на меня не смотрел. Глаза их были опущены, они устало возвращались домой — ожидать своих завоевателей и готовиться к смерти.
Я бежала, никем не замеченная, со лба стекал пот, босые ноги до крови сбились о камни. Толпа все ускорялась, послышался крик:
— Ворота открыты! Они идут!
Можно назвать это случайностью или удачей, должно быть, это Юпитер снова свел нас, столкнул друг с другом.
Я поспешила к моему спасителю, его утомленная лошадь не обратила на меня внимания.
— Господин Сильвестро! — воскликнула я восторженно. — Господин Сильвестро!
Он не слышал. Я дотянулась до его сапога. Он вздрогнул и хотел было гаркнуть на постреленка, который его потревожил, но потом вгляделся в мое лицо.
— Герцогиня, — изумленно отозвался он. — Не может быть!
Сильвестро протянул ко мне руки, я ухватилась за них, и он поднял меня на седло.
Я обернулась и посмотрела на него.
— Вы помните наше пари?
Он покачал головой.
— Ну как же так, — сказала я. — Вы ставили на свою жизнь.
Глаза Сильвестро выражали непонимание, и я прибавила:
— Вы уверяли, что через два месяца наши судьбы поменяются местами. Однако с той поры прошло всего три недели.
Он невесело улыбнулся.
— Теперь припоминаю, — ответил он. — Поскольку прошло всего три недели, а не восемь, я проиграл.
— Наоборот, — возразила я. — Прошу вас, отвезите меня в монастырь ле Мюрате.
Господин Сильвестро совершил со мной удачную сделку. Его товарищи встретили смерть на плахах и виселицах. Ему предстояло присоединиться к ним, но я написала письмо Папе, и казнь заменили на ссылку.
Дверь монастыря ле Мюрате открылась, я бросилась к ожидавшей меня сестре Николетте. Мы крепко обнялись, я смеялась, а у нее из-под очков ручьями текли слезы. Через два дня явились римские легаты с подарками: сыром, пирогами, поросятами, голубями и самым лучшим вином, которое я когда-либо пробовала. В то время, как все остальные горожане оплакивали поражение, обитатели монастыря ле Мюрате пировали в честь моего возвращения.
К счастью, вошедшая в город армия не была диким злобным войском, разрушившим Рим. Захват Флоренции получился спокойным. Командующий имперским войском поприветствовал меня от имени Папы и императора Карла, поцеловал мне руку и назвал герцогиней.
На четвертое утро после поражения республики экипаж доставил меня на семейную виллу Строцци. Меня уже ждали двое мужчин, один из них, седовласый, с провалившимися щеками — Филиппо Строцци. Когда я переступила порог зала, он прижал меня к себе крепче, чем когда-либо. У него имелась причина для радости: Флоренцию и Рим предстояло отстраивать, а Филиппо, родственник Папы по жене, был банкиром с деньгами, которые готов был инвестировать, что сулило ему невероятное богатство.
Другой человек, молодой, невысокий, с широкой грудью, так и сиял. Я не узнала его, пока он не заговорил. Голос его дрожал от восторга.
— Кэт! Кэт! Я и не надеялся снова тебя увидеть.
Я онемела. Затем заключила Пьеро в объятия и не хотела отпускать. Когда мы уселись, он придвинул свой стул к моему и взял меня за руку.
Ликование от победы империи смешивалось с грустью, ведь мне предстояло распрощаться с ле Мюрате, но я успокаивала себя мыслью, что скоро вернусь домой, во дворец Медичи, с дядей Филиппо и Пьеро.