Я пытался поудобнее пристроиться на полу, но заснул не скоро, и во сне мне ухмылялись из тьмы глумливые лица, которые бормотали какую-то чушь о кодициллах и правовых титулах.
Похоже, у них была назначена встреча, и они сошлись в кофейне «Пьяцца» — в двух шагах от конторы Шести Клерков, за углом, но это если говорить о топографии, а по-настоящему это был во всех отношениях совершенно иной мир. Двое, разряженные по последней моде, ожидали третьего. Один даже и сейчас почти вам незнаком, двух других вы хорошо знаете. На мистере Дейвиде Момпессоне красовались темно-зеленый фрак, белый цилиндр, небесно-голубой сюртук с желтыми пуговицами и желтые штаны, дополняли наряд золотые часы; джентльмен, пришедший с ним, был одет во фрак и тугие панталоны с белыми шелковыми чулками и бальные туфли. Через несколько минут к ним присоединился другой джентльмен, в потертом сюртуке и видавшей виды касторовой шляпе, и мистер Момпессон представил его своему спутнику.
— Гарри, ты, конечно, слышал от меня о сэре Томасе.
— Слышал, — подтверждает тот с кратким поклоном, беря протянутую ему руку, наманикюренную и в кольцах.
Они вежливо улыбаются друг другу.
— Я пригласил тебя сюда, Гарри, — продолжает мистер Момпессон, — потому что хотел обратиться к тебе за юридическим советом.
— Что ж, ты обратился в нужную лавочку.
— В лавочку? Надеюсь, ты не собираешься слупить с меня плату?
— Пока нет, но когда-нибудь позднее — слуплю. Но если мы собрались обсуждать юридические вопросы, то лучше пойдем в другое место.
— Почему бы не в «Финиш»? — предлагает мистер Момпессон.
Как вы, вероятно, поняли, речь шла о кофейне в другой части Ковент-Гардена, с одной стороны «тонной», с другой — весьма и весьма сомнительной.
— У меня есть идея получше! — вскричал юный баронет. — Пойдемте в игорный притон!
— Томаса поди уговори, — поясняет мистер Момпессон своему приятелю-юристу. — Иногда мне сдается, все его страсти сводятся к скачкам и зеленому сукну.
— По крайней мере, тут ничем не рискуешь, кроме кармана, — рассмеялся сэр Томас. — А то проведешь минуту с Венерой и весь остаток жизни — с Меркурием.
Остальные джентльмены улыбаются (бедно одетый — с некоторым беспокойством), и сэр Томас говорит мистеру Момпессону:
— Вижу, шрамы от схватки с прекрасным полом до сих пор не сошли с твоей физиономии.
Мистер Момпессон заливается краской, подносит руку ко лбу и раздраженно бросает:
— Давно все зажило. Два года уже прошло, черт возьми. Может, хватит об этом?
Для нас с вами, конечно, не секрет, которая из представительниц прекрасного пола поранила будущему баронету лоб и при каких обстоятельствах это произошло. Не удивительно, что напоминания об этом не приводят его в восторг!
— Идем, — Томас поднимается на ноги, — а то как бы не поссориться со скуки. Отправимся к Уэзерби.
На Генриетта-стрит они дергают колокольчик у темной дверцы, укрепленной железными накладками. В двери открывается окошко с железной решеткой, и чей-то голос спрашивает:
— Кто там?
— Свои, — отвечает сэр Томас. — Мы от Стэнхоупа Маунтгаррета.
Он подмигивает приятелям.
— Входите по одному, — отзывается невидимый страж, скрипит засов, с шумом падает тяжелая цепь, дверь открывается. Стерегущий сии адские врата Цербер, прежде чем закрыть их за джентльменами, поочередно освещает их лица фонарем.
Они попадают в темный холл, за которым, однако, обнаруживается обширный нарядный зал, где в высоких зеркалах играет свет бесчисленных свечей — великолепие, какого никак не обещал обшарпанный фасад.
У кассира, сидящего в углу за столом, мистер Момпессон и сэр Томас покупают фишки, каждый на тридцать гиней.
— Вы не будете играть? — спрашивает сэр Томас третьего члена компании.
Тот вспыхивает, мистер Момпессон улыбается.
— Никогда, — отвечает он. — Из принципа.
Под презрительным взглядом Гарри остальные двое просаживают денежки за игорным столом. Оставшись ни с чем, они с Гарри устраиваются в другой комнате, кто в кресле, кто на диване, и пьют холодное шампанское — щедрый подарок от заведения.
— Почему вы не любите игру? — лениво спрашивает сэр Томас.
— Любишь — не любишь, так вопрос не стоит, — сухо отвечает Гарри. — Обстоятельства не позволяют играть.
Скучающий взгляд баронета скользит по нему от макушки до пят, словно намекая, что его облик говорит об этом достаточно ясно.
— Но есть и другая причина. — Гарри как будто задет этим высокомерно-оценивающим взглядом. — Моя семья потеряла кучу денег из-за азартных игр. У прадеда было изрядное состояние, но он его полностью просадил.
— Ваш прадед, — тянет баронет. — Это было чертовски давно, так ведь?
— Сравнительно недавно. Прадед до сих пор жив.
— Ему, должно быть, уже тысяча лет.
— Ну да, — с раздражением кивает Гарри. Помедлив и взглянув на мистера Момпессона, он добавляет: — И все же он не забыл и не простил причиненного ему зла, потому что он был жертвой ужасной несправедливости.
— Да, да, — нетерпеливо вставляет мистер Момпессон. — Но, бога ради, не начинай снова.
— Тебе хорошо, — огрызается Гарри. — Твоя семья на этом нажилась.
Он замолкает, и оба обращают взгляд к баронету, словно опасаясь, что наговорили лишнего.
— Вы меня заинтриговали, — произносит сэр Томас. — Не расскажете ли, что это за история?
— Так и быть, — небрежно отзывается мистер Момпессон. — В основе лежит басня о том, что мой прадед выиграл имение Хафем в кости, но это чушь. Правда куда проще: он купил его у Джеймса Хаффама.
— Однако такое случается, — возражает сэр Томас.
— Из-за одного броска все приобрести или все потерять, — вздрагивает Гарри. — Я не играю в азартные игры, но могу предложить вам партию в шахматы, где случай ни при чем, а выигрыш или проигрыш зависит только от умения.
— Если речь идет об умении, то тебе бы следовало играть в карты, — говорит мистер Момпессон. — Но с чего ты настроен против азартных игр, если жизнь — это тоже игра в кости? Если я выигрываю, хорошо. Если проигрываю — что ж, с судьбой не поспоришь.
— Нет, на судьбу можно повлиять. Не обязательно принимать все как есть.
— Ерунда! — восклицает баронет. — Жизнь — азартная игра.
— Это на поверхностный взгляд, — ядовито замечает Гарри. — Есть система, ее можно понять и использовать. Этот шанс дается мне Справедливостью.