— Соли и мастика… — прошептал Этти. — Два компонента для бальзамирования и, как следствие, два места, где их можно раздобыть.
— Все верно, — одобрительно кивнул Эрнесто.
— Так я и говорю: прекрасно! Но у нас еще нет указаний, в каком месте надобно искать два предмета, упомянутых Плутархом. Здесь остаются два вопроса, притом немаловажных: где и что именно требуется найти.
Эрнесто снял очки и нахмурил брови.
— Итак, вы утверждаете, что вам недоступна никакая иная информация, кроме той, что на этих страничках?
Этти отрицательно мотнул головой.
— Но в таком случае ваша задача невыполнима! — Эрнесто внезапно выпрямился, словно некая мысль вдруг промелькнула у него в мозгу. Еще раз перечитав конец текста, он пробормотал: — Разве что…
— Разве что?.. — в нетерпении переспросил я. Но наш друг, похоже, колебался.
— Ничего существенного. Однако… — Казалось, он силится оживить в памяти какое-то полустертое воспоминание. — Дайте мне дня два или три. Хотелось бы все- таки кое-что проверить. Может, я и ошибаюсь. Но мне кажется, что я где-то видел пассаж, наводящий на аналогии с… — Фразы он не закончил. Но продолжил уже решительно: — Позвоните мне, скажем, в среду вечером. Идет? А эти документы я могу оставить у себя?
— Разумеется, — подтвердил Этти. — Тут только копии.
— Великолепно. Однако вы не можете уйти, не отведав пирога, который Анжелина приготовила специально к вашему приходу.
Я собирался отнекиваться, измышляя какую-нибудь неотложную встречу, но братец опередил меня:
— Мы далеки от подобных мыслей! И собираемся отдать должное ее кулинарному искусству как минимум дважды. — Тут Этти посмотрел на меня так, что я прикусил язык.
Мы выехали на ведущее к Барбизону шоссе в восьмом часу вечера. Необходимость играть роль беззаботных визитеров в нынешних обстоятельствах вымотала меня до полного изнеможения.
— Он одинок и болен, — сурово процедил брат.
— Однако это не повод задерживаться у него допоздна именно сегодня.
— Три-четыре часа — что они значат в твоей жизни? А он может умереть уже завтра.
Он так это сказал, что у меня мурашки по спине побежали.
— Знаю… — Я свернул на окружную, забитую донельзя. — Гиацинт не замедлит перезвонить, — предположил я. закуривая сигарету.
Мой братец закусил нижнюю губу.
— Что еще? У тебя есть предложения? Остался ли у нас иной путь, кроме того, что предлагает Гелиос?
— Не надо так нервничать. — Он наполовину опустил оконное стекло. — Послушай, Морган, как ты относишься к возможности… — Он осекся было, но снова взял себя в руки: — Не могу не думать о том, что мы здесь, а папа мучается там, пусть даже рядом с ним и будет Навабраи.
Я резко выдохнул, пустив две струи дыма из ноздрей, и, не сдержав раздражения, буркнул:
— У меня нет способности находиться повсюду разом, Этти. Не могу отправиться на поиски проклятущей маски и одновременно полететь в Индию!
— Ты — нет. А я — да.
Я чуть руль не выпустил из рук.
— Даже и не думай!
— Почему, Морган?
— Ты отлично знаешь почему.
— Я чувствую себя прекрасно.
— Здесь — может быть. Согласен. Но только не в Индии.
— Морган…
— Что «Морган»? — закричал я. — Ты, похоже, забыл о припадках депрессии, которые случались у тебя в вонючих закоулках Дели? Не помнишь, в какие ты там ввязывался потасовки и в каком виде мы тебя оттуда привезли?
Несколько секунд висела пауза, потом он снова взялся за свое:
— С тех пор ситуация несколько изменилась. — (Я нервно хииикнул.) — Морган, там будет Навабраи, да и папа тоже. Ты же слышал, что сказал Гиацинт: все может измениться очень быстро. Я туда еду, привожу его сюда и присоединяюсь к вам.
— Что? К кому ты присоединяешься? — не веря ушам переспросил я.
— К тебе и Гиацинту, — с нажимом и очень серьезно повторил брат. — Разве он не говорил, что нуждается во мне?
Получив такой хук, я обернулся к нему так резко, что чуть не вмазался в авто, шедшее впереди.
— Надеюсь, ты не принял его слова всерьез? — (Этти выдержал мой взгляд с полнейшей невозмутимостью.) — Ты что, действительно желаешь спятить?
— Я так решил, Морган, и отправлюсь туда, согласен ты с этим или нет.
— И не рассчитывай, мой милый. Ты забыл, что все еще состоишь под опекой, а опекун — я! Мне отнюдь не улыбается воспользоваться данной мне властью, но если ты меня вынудишь, я готов. — (Братец только головой покачал.) — Все бумаги об этом дома, под рукой, хочешь убедиться?
— У тебя, Морган, нет надо мной никакой законной власти. Ни у тебя, ни у папы. Вот уже более двух месяцев. — (Я хотел возразить, но он не обратил на это внимания.) — Передача прав на опеку, осуществленная папой год назад, действительна только на три месяца. А он со своей стороны еще в апреле отказался от опекунства по ходатайству моего врача.
Я так и застыл с разинутым ртом.
— Ты…
— Сам я тут совершенно ни при чем, — отрезал он. — Бригада, осуществлявшая за мной уход, решила, что у меня не осталось ни грана тех комплексов, что когда-то довели меня до ручки. Я полностью выздоровел, Морган, даже если ты по каким-то непонятным мне причинам упрямо считаешь, что нет.
— Но ведь ты отлично знаешь, что дело совсем не в каких-то остаточных явлениях и даже не в том, что тебя похитили!
Желая меня успокоить, брат положил руку мне на плечо:
— Все пройдет как нельзя лучше, поверь мне…
Я не ответил и свернул на автостраду. Не успел вырулить на скоростную полосу, как заверещал мобильник; я вставил его в гнездо приставки с микрофоном и наушниками, в которых после моего «Алло?» раздался игривый голосок Гиацинта:
— Добрый вечер, Морган. Ваш адвокат наконец улетел?
— Да. Сегодня утром. Как только прибудет на место, тотчас свяжется с отцом и будет информировать нас о том, как идут дела.
— Ручаюсь, что не ошибусь, если предположу: именно сейчас, когда мы это обсуждаем, мэтр Гринфилд находится в кабинете прокурора или в том месте, которое служит прокурору кабинетом.
— Гринфилд? — поперхнулся я. — Чарлз Гринфилд, адвокат всего албанского ворья?
— И вашего отца. Этим делом сейчас занимается он.
— Гелиос так решил самолично?
— Антуан Лафет не мог бы и мечтать о лучшем защитнике. Вы уж мне поверьте: ни деньги, ни известность не предоставили бы в ваше распоряжение специалиста его масштаба.
— Но на наше счастье, у Гелиоса есть свои люди в мафии! — съязвил я.