Что мы и сделали не без колебаний, клацая каблуками ботинок по мраморному полу, загроможденному всякими ужасами в более или менее искусном исполнении.
Если холл и коридор являли собой наивысшие образцы уродливого безвкусия, то рабочий кабинет получил бы на любом конкурсе приз за эксцентричность: с полом из каррарского мрамора, стенами, затянутыми алым бархатом, и потолком в каких-то аляповатых позолоченных завитушках. Сам О'Коннор, сидя верхом на стуле и вцепившись зубами в его спинку, увидев нас, оторвался от спинки, уперся локтями в край массивного секретера черного дерева и заулыбался с видом чуть-чуть самодовольным, совершенно не сознавая, какое сокрушительное впечатление его покои могут произвести на гостя. Верхом пошлости выглядели и инкрустации слоновой кости и ляпис-лазури, коими он выложил, непоправимо испортив, бесценную поверхность своего секретера. Если прибавить к этому диван, крытый зеленым дамастом, и другую мебель, хоть и старинную, но явно купленную по случаю, можно было легко догадаться, что, с точки зрения Доналда О'Коннора, наилучшее впечатление могла произвести только наибольшая цена.
— Добро пожаловать в мое скромное жилище, — театрально возвестил он звонким голосом, приподнимаясь, чтобы пожать нам руки.
Рука была столь же восхитительно разукрашена, как и все остальное: длинные наманикюренные ногти, золотая цепочка часового браслета и перстень с печаткой в оправе, украшенной рубинами, которому позавидовал бы любой сутенер с площади Пигаль.
Гиацинт пожал ее с той всепроникающей сердечностью, какая должна была бы скрыть отвращение, вызываемое в душе эстета одной этой рукой, как, впрочем, и всей невзрачной фигурой этого утлого ирландца, с жирной кожей, брюшком и лысиной, наполняющего воздух вокруг себя густым запахом парижской туалетной воды. Хозяин дома был облачен в жемчужно-серый костюм, а из нагрудного кармашка торчал платок того же цвета морской волны, как и галстук. В общем, он выглядел карикатурой на бизнесмена, каким его выставляют в низкосортных фильмах. Здесь даже не надо было колупать внешнюю лакировку, чтобы увидеть под ней паяца, О'Коннор сразу подавал себя таковым.
— Профессор Лафет! — воскликнул он, сжимая мои пальцы потной ручонкой. — Какая честь видеть вас в этом доме!
Я подавил в себе желание вытереть пальцы о брюки.
— Спасибо за теплый прием.
— Могу я предложить вам выпить?
Он настоял, заставив нас отведать бесценного вина, извлеченного «из его скромных запасов», и мы, познакомив его с якобы мучившими нас проблемами, касающимися Пунических войн, проследовали за ним в столовую, такую же «вырви глаз», как и все в этом доме.
Обед не уступал кричащей обстановке: скопище головокружительно дорогих яств, плохо сочетавшихся друг с другом, но сопровождаемых велеречивыми рассуждениями об их достоинствах, приправленными всяческого рода анахронизмами. Однако непрерывный поток слов и блюд по крайней мере позволил нам хранить молчание. О'Коннор болтал без умолку, прерываясь только затем, чтобы выслушать наше одобрение или комплимент.
В этой игре в поддавки сокрушительной предприимчивостью отличался как раз Гиацинт.
Наконец около полуночи, когда я почти желал пасть жертвой острого приступа аппендицита или хотя бы малярии, способного хоть на время уберечь от всего этого потока бессмысленности вкупе с отвратительным запахом сигары, и выбраться из уродливого обиталища, наш хозяин решился показать нам «свою скромную коллекцию».
Эта последняя покоилась в своего рода бункере площадью в две сотни квадратных метров, каковой он назвал «своим погребком». Но и там нас едва не хватил удар. Причем на этот раз не из-за внешнего оформления, а от того, что все его, как он их назвал, «античные пустячки» оказались достойными музея экспонатами неизмеримой ценности, которым было совершенно не место в подземелье этого богатого шутника.
Взгляд мой переходил от коллекции римских камей, увидев которую музейщик повесился бы от зависти, к греческим драгоценностям в удивительной сохранности, по дороге захватывая целые пролеты стен и полов, выдранные с корнем из какой-нибудь постройки ради сохранившихся на них фресок и мозаик. Я не мог удержаться от вопроса.
— Да где же, черт побери, вы все это добыли? — выдавил я из себя, и в голосе моем почти отчетливо проступило негодование.
О'Коннор только пожал плечами, немного сбитый с толку этим выплеском раздражения.
— На распродажах.
— Вот уж нет, — возразил я.
Он покраснел, отступил на шаг и вытер влажный лоб тыльной стороной ладони.
— Мне иногда случается вызволить некоторые предметы из рук контрабандистов, — попытался он оправдаться. — Когда это представляется возможным, я их реставрирую. А все, что перед вами, будет после моей смерти передано археологическому музею. Я все устроил. Если бы не существовало таких людей, как я, произведения иску… Нет-нет, туда нельзя! — вскричал он, бросившись к Гиацинту, положившему руку на створку приоткрытой бронированной двери. О'Коннор как можно скорее захлопнул ее, оттолкнув моего компаньона, и покраснел, что твой рак.
— Простите меня, — проблеял виновный, обнажив зубы в поистине ангельской улыбке. — Я не хотел показаться неделикатным.
Наш хозяин только глупо скривился, словно пойманное за руку нашкодившее дитя.
— Я… Тут моя частная коллекция. Личные вещи, смешные пустячки, семейные реликвии, вы сами знаете, что туда попадает. Я умру со стыда, если вы их увидите…
Если даже Гиацинт и не поверил ни одному его слову, он не позволил себе это показать.
— Вполне, вполне вас понимаю. Если мы и хотели посмотреть ваши приобретения, — пояснил он, намеренно отодвигаясь от злополучной двери, — то главным образом потому, что ваше крайне близкое знакомство с тем, что делается на острове, и ваш опыт для нас неоценимы, особенно во всем, что касается античности. Ведь мы, бедные, судим о таких материях лишь в общем и целом, а вы — досконально.
— Даже так? — хохотнул наш хозяин и по-петушиному выпятил грудь.
Я сделал вид, что не могу оторвать восхищенного взгляда от иконы, чтобы не выдать отвращение, поднимающееся во мне при одном взгляде на него.
— Мы главным образом интересуемся античным поселением Фанайи, — невозмутимо продолжал Гиацинт. — К несчастью, мы пришли к выводу, что в тех местах было произведено настоящее археологическое ограбление. Поскольку вы, как правило, вызволяете из рук воротил черного рынка какие-то предметы, быть может, вы обнаружили что-то, поступившее оттуда?
О'Коннор наморщил лоб и потер подбородок, чтобы придать себе весу, будто он не мог точно вспомнить, что конкретно находится в его коллекции. Его манера вести себя начинала серьезно действовать мне на нервы.
— Мм-да. Фанайи. Храм Аполлона. Да… Может, кое- что у меня найдется… Позвольте, сейчас припомню. — Он подошел к этажерке и вернулся со статуэткой, которую и протянул Гиацинту. Такие обычно преподносили храму во исполнение обета. — Она была найдена недалеко от современной часовни, и ее мне дал на хранение тамошний крестьянин. — Читай: «Я купил ее на вес золота у тех, кто тайком раскапывает древние могилы, или у какого-нибудь продажного археолога». — Вы можете предположить, о чем здесь идет речь? — осведомился мой спутник, вертя изящную вещицу в руках.