— Столкновения между индусами и мусульманами, что ни год, приносят тысячи жертв, убитых и раненых, Ганс, — вставил Гиацинт.
— Мы же не в Индии, моя радость.
— Мы также и не в Палестине, однако если ты повесишь себе на шею звезду Давида, сомневаюсь, что тебе удастся пройти двести метров в целости и сохранности.
Этти сорвал с себя медальон, пробурчал сердито:
— Ну, и что теперь? Прикажешь выдавать себя за пакистанца?
Старец в традиционном одеянии безупречной белизны, спокойно уплетавший свой обед, сидя у него за спиной, оглянулся и учтиво приветствовал нас. Хотя мы говорили по-французски, он, видимо, прекрасно все понял.
— Ваши друзья правы, молодой человек. Путешествуя по здешним местам, лучше быть осторожным. Мы уже не в Каире. — Он заплатил по счету наличными и на прощание молвил: — Бог да пребудет с вами, дети мои.
Этти отозвался насмешливо:
— Зачем? Ему что, одному страшно?
Я по примеру своих спутников счел за благо сдержать улыбку из боязни, как бы дело не обернулось худо. Но старый египтянин расхохотался:
— С вашего позволения, я воспользуюсь этой остротой в одной из моих будущих книг.
Он похлопал моего братца по плечу и удалился, все еще смеясь.
Мы захватили свой кофе в купе, чтобы продолжить разговор, не опасаясь нескромных ушей. Усевшись на большую кровать, Гиацинт тут же вытащил из нашего багажа бумаги, анк и посох.
Мы в последний раз принялись перечитывать переводы текстов в надежде, что кого-нибудь озарит блистательная идея, когда Этти вдруг потребовал, чтобы все помолчали. А сам навострил уши; мы последовали его примеру.
Сначала я ничего особенного не слышал, потом различил легкий свист, дуновение, как если бы из воздушного шарика постепенно выходил воздух.
Брат побелел, на лбу заблестели бисеринки пота.
— Как можно осторожнее поднимите ноги и поставьте их на матрас. Очень медленно…
При виде его искаженного лица нам стало не по себе, и мы, хотя недоумевали, послушались, стараясь двигаться, подражая ему. Он же, широко раскрыв глаза, всматривался в пол. И вдруг мы увидели, как она выползает из-под кровати. Длинная змея, вся в черных блестящих чешуйках. Кассандра не смогла сдержать вскрика, зато Ганс, с видом проникновенного знатока склонив голову набок, тоном врача, обнаружившего у пациента насморк, изрек:
— Кобра. Поскольку она не приняла позу нападения, причин для паники нет… А вот теперь они есть.
Рептилия расправила кожаный мешок у себя на горле и поднялась на хвост, ее раздвоенный язык трепетал на расстоянии не более метра от нас.
— Гиацинт, — придушенно прошипел я, — чего вы ждете? Доставайте пистолет!
— А что я, по-вашему, пытаюсь сделать?
— Главное, не двигайтесь! — предупредил Этти.
Ганс громко сглотнул.
— Она плюется, да? — (Мой брат кивнул.) — Плохо дело…
— Я ее отвлеку, а ты схватишь!
— У меня есть выбор?
— Нет.
— Так и знал, что ты это скажешь.
Я в смятении переводил взгляд то на одного, то на другого. Что они нам готовят, эти двое? Что Ганс не боится змей, даже ядовитых, я знал, наше последнее путешествие доказало это, но между тогдашним опытом и нападением на плюющуюся кобру расстояние, как от Земли до Луны…
— Что вы делаете? — пролепетала Кассандра, увидев, что они медленно спускают ноги с кровати. — Да вы рехнулись!
Я знаком приказал ей молчать, и мы оторопело уставились на Этти, который, сжав кулак, принялся раскачивать его перед глазами кобры равномерным, спокойным, завораживающим движением.
Глядя, как они приближаются к змее, я ощутил, что сводит в животе.
— Что они делают? — зашептал Гиацинт.
— Это способ, каким заклинатели змей гипнотизируют кобр, — еле слышным голосом прошелестел я, с трудом веря в реальность спектакля, что разыгрывался перед нами. — Они же глухие, эти твари. Их не музыка пленяет, а покачивание флейты.
Теперь Этти приблизился к кобре вплотную, и она, медля с нападением, танцевала, следуя за коварными движениями его сжатого кулака. Когда Ганс рванулся вперед, змея чуть не укусила Этти за руку, но парень отшатнулся. и все началось сызнова.
— Ганс… — сквозь зубы поторопил его мой брат.
— Мне почти удалось, но она… не проявила чистосердечной готовности к сотрудничеству!
С ужасающей медлительностью братец подманит кобру поближе к полу, и тут Ганс вдруг схватил ее за голову. Кобра тотчас выплюнула свой яд, словно кто на пульверизатор нажал.
Кассандра дернулась, я рефлекторно закрыл лицо руками, но это было ни к чему. Ганс предусмотрительно повернул вниз ее голову с торчащими наружу зубами.
— У меня руки скользят! — внезапно вскрикнул парень в испуге. — Этти, она вырывается!
— Проклятие! — простонал брат, перехватывая змею, которая тотчас в бешенстве обвилась вокруг его предплечья. Я схватил принадлежавший Кассандре нож с тремя лезвиями, который все еще находился при мне, но Этти запротестовал: — Убери нож, Морган! Это животное на тебя не нападало.
— Откройте окно! — закричал Ганс, вцепляясь в стеклянный прямоугольник и с усилием отодвигая его в сторону.
Со множеством предосторожностей братец вышвырнул змею за окно, и хотя бросок был произведен изо всех сил, это не помешало ей уже налету извернуться, пытаясь ужалить его.
Как только нежелательная соседка была таким образом выдворена, обоих наших героев пробрала дрожь. Они напомнили мне тех, кого передергивает при одном виде мерзких насекомых, но когда приходится раздавить гигантского таракана, их долго мучает воспоминание об этом жутком чипсовом хрусте, что издает хитиновый панцирь, ломаясь и плюясь вязкой слизью.
Этти потащил Ганса в ванную и тщательно вымыл ему руки, проверив, нет ли там какой царапины, а потом вытер яд, крупными брызгами темневший на полу.
Что до нас, мы, еще не совсем оправившись от шока, глазели на них почтительно и изумленно.
Конечно, в Индии, когда мы были мальчишками, мне приходилось видеть, как братец бросал вызов таким тварям, каких, благодарение богам, не встретишь нигде, кроме тех мест, но мне еще не случалось присутствовать при поединке с плюющейся коброй. А Ганс-то каков! Этот мальчишка никогда не перестанет меня удивлять…
Наступившее молчание прервал Гиацинт:
— Как по-вашему, что здесь делала эта гадина?
От этого вопроса словно леденящий ветерок повеял в купе.
Этти вновь смылся в ванную. Я пошел за ним и закрыл за собой дверь.
— Как ты себя чувствуешь? — пробормотал я на хинди, увидев, что он осторожно прячет упаковку с транквилизатором.