Положив на колени рукопись доктора Шелдрика, чтобы было удобно время от времени в нее заглядывать, я начал:
– Это история о том, как вражда между каноником-аристократом и простым мастеровым повлекла за собой гибель их обоих. Каноник-казначей Бергойн был убит, согласно доктору Шелдрику, так как собирался разоблачить очень тяжкое преступление, хранившееся в тайне. Он встретил свой конец во время большой бури, которую вспоминают до сих пор, так как в ту ночь упала колокольная башня над главными воротами Соборной площади, – поистине чудо, что при этом никого не убило.
– Верно, – подтвердил доктор Систерсон.– Простите, что на секунду вас прервал. Но буря обрушила и часть другого здания на Верхней Соборной площади, и тут, к сожалению, без жертв не обошлось. Доктор Шелдрик упоминает об этом?
– Нет.
– Прошу прощения. Пожалуйста, продолжайте.
– Уильям Бергойн – одна из наиболее крупных фигур в истории собора. Он сделался каноником-казначеем в тридцать три года, и если этим выгодным назначением в столь молодые лета он был обязан, вероятно, своей учености и семейным связям, то сделаться в последующие десять лет самым влиятельным человеком в капитуле ему помогли, несомненно, ум и сила воли. Это был блестящий талант, проявлявший себя не только в науке (он изучил в Кембридже греческий, древнееврейский и древнесирийский языки), но также в практической и политической области. Кроме того, он был честолюбивой и упрямой личностью, с выраженным чувством собственного достоинства и Гордостью за свою семью. В результате среди тесного кружка соборных служащих он нажил себе немало недоброжелателей и даже ненавистников: одним не нравился его острый язык, другим – неукоснительное следование своим обязанностям. Но даже враги не решались упрекнуть его в недостойном поведении: он был слишком горд, говорили они, чтобы снизойти до этого.
Его внешность бросалась в глаза, вскоре он всем запомнился, и стоило ему ступить на Соборную площадь, всех, кто служил церкви – от скромного привратника до самого епископа, – охватывал трепет испуга. Это был высокий и стройный человек с большим носом и проницательными серыми глазами на длинном худом лице. Ходил он неизменно в самом простом черном платье и высокой шляпе, а шею его всегда обвивала цепь, которую полагалось носить казначею. Он был холост и то немногое время, которое оставалось от должностных обязанностей, посвящал ученым занятиям и составлению проповедей.
Миссис Систерсон, не спуская глаз со спящего ребенка, произнесла: « Будто слышишь самого каноника Шелдрика », – и я, оторвавшись от рукописи, заметил, как ее муж и миссис Локард обменялись веселыми взглядами.
– Говорили, что он чрезвычайно высокоморален в частных делах, его имя не упоминалось ни в одном скандале, связанном с женским полом, хотя, когда он появился в городе, немало юных леди положили на него глаз. А он был бы богатой добычей, потому что кроме пребенды и доходов каноника мог ожидать еще семейного наследства. Более того, при его амбициях и способностях он не сегодня-завтра должен был получить как минимум епископский пост. Казначей не завел себе близких друзей в городе, к жовиальной компании коллег он тоже не присоединился; открыто осуждая излишества, которых не чуждались в те дни церковнослужители, он бросал тем самым тень на их совместные развлечения. От этого сурового, подчиненного дисциплине образа жизни он отказался только за несколько месяцев до своей безвременной кончины.
Пост казначея, сила ума, упорство в отстаивании своего мнения – все способствовало тому, чтобы Бергойн сделался ведущим представителем капитула в его многочисленных спорах с городским муниципалитетом. Разумеется, фонд в тот период располагал куда большими средствами и властью, чем в наши дни. Ему принадлежала в городе немалая собственность, отсюда и происходили постоянные раздоры с мэром и муниципалитетом.
Но, дружно противостоя городу, капитул был тем не менее далек от внутреннего единства. Доктор Шелдрик сравнивает общину из пятнадцати каноников, живших в служебных домах на Соборной площади, с Оксфордским или Кембриджским колледжем, где на каждом шагу натыкаешься на враждебность и соперничество. Я испытал на своей шкуре, как жестоки и бессмысленны эти конфликты.
– Боюсь, нам всем от них досталось, – прокомментировал доктор Систерсон, глядя на жену библиотекаря. Та печально улыбнулась и поцеловала макушку ребенка, спавшего у нее на коленях.
– Когда Бергойн появился, настоятель был уже стар; с годами его все больше одолевала немощь, он слабел умом, и молодой каноник полностью подчинил его себе. Прочие не могли или не желали выступить против своего казначея, хотя многих возмущало, что он присвоил себе такую власть. К моменту прибытия Бергойна большинство каноников были арминиане, то есть склонялись к прежним католическим ритуалам и обыкновениям, хотя сам католицизм отвергали. Большая часть городских жителей разделяла их воззрения – собственно, многие втайне оставались католиками, невзирая на то что это было крайне опасно. Когда архиепископом Кентерберийским был Лод, арминиане находились на подъеме, а духовенство с кальвинистским уклоном, напротив, безжалостно преследовалось. Но теперь все переменилось. Фракция кальвинистов забрала власть в парламенте и при дворе, так как Лод зарвался, уговаривая короля затеять войну с шотландцами, чтобы навязать им свой молитвенник. Последовавшие несчастья привели его к падению.
За десять лет, которые этому предшествовали, в капитуле не утихали споры между Бергойном, главным из кальвинистов, и традиционалистами – ими заправлял заместитель настоятеля Ланселот Фрит. Самая ожесточенная вражда разгорелась из-за строительных работ в соборе, ибо, как я далее объясню, этот вопрос фокусировал в себе все остальные.
Во всех этих спорах Бергойн и Фрит представляли собой прекрасную пару оппонентов, так как были весьма схожи: умные, честолюбивые и гордые. Но если Бергойн с аристократической брезгливостью отвергал интриги и скрытность, то Фрит отнюдь не гнушался лицемерия и бывал неразборчив в аргументах. К своему посту он поднялся из самых низов, проложив себе путь хитростью и уловками.
– Так утверждает доктор Шелдрик? – спросил молодой каноник.
– Почти слово в слово, – заверил я его.
– Мне кажется невеликодушным так описывать человека, который пробился наверх благодаря своему упорному труду и природным дарованиям, – мягко заметил доктор Систерсон.
Я понял его. Мне самому пришлось добиваться успеха собственными стараниями, и я был лишен полезных связей и прочих преимуществ, которыми, судя по всему, располагал доктор Шелдрик.
– Но подумайте о его бесчестном поведении в случае с певческим колледжем.
– А что такого он сделал? – спросила миссис Локард. Я с улыбкой обернулся к ней:
– Еще немного – и вы узнаете. Собственно, доктор Шелдрик упоминает колледж как основное яблоко раздора в капитуле. Только появившись, Бергойн ясно дал понять, что не одобряет того, насколько большое значение придается музыке в организации служб в соборе. Рассуждая как строгий кальвинист, он считал музыку чувственным наслаждением; преподнесенная под маской духовности, она, скорее, поощряет грубые, плотские мысли. Он не упускал ни малейшей возможности передать доход, принесенный колледжем, фонду, а поскольку регент, то есть каноник, отвечавший за музыку, был близким другом Фрита, можете себе представить, что отношения между этими двумя со временем ничуть не улучшались.