ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ПАЛФРАМОНДЫ

Чаринг-Кросс и Ковент-Гарден (масштаб 1:3600) N ↑

КНИГА I ЛУЧШИЕ НАМЕРЕНИЯ

Глава 76

Приглашаю вас посетить в воображении салон дома на Брук-стрит и представить себе, как все это могло обстоять.

Старший баронет полулежит на оттоманке в гостиной и распекает своего наследника; его супруга глядит на них, сидя на софе у окна.

— Возмутительно! Совершенно возмутительно! Мало чем уступил этому негоднику.

— Ваш отец подразумевает, что ваше поведение лишь немногим менее предосудительно, чем поведение вашего брата, — хладнокровно поясняет леди Момпессон. — И менее извинительно, поскольку я и ваш отец не считаем, что он несет ответственность за свои действия.

— Я отрекаюсь от него, — восклицает баронет. — Отрекаюсь всецело. — Он увольняется из полка с позором. Никогда в жизни никто из Момпессонов…

Баронет умолкает, но за него продолжает жена:

— С ним необходимо что-то делать. В любом случае это будет стоить денег. Вы, по-видимому, не имеете представления о серьезности ситуации. Мы все больше и больше залезаем в долги.

— На грани банкротства! Проклятые жиды!

— Акцепты вашего отца никто не берет, — разъясняет леди Момпессон, — поскольку теперь, когда кодицилл предъявлен в суд, наш кредит подорван, и нам грозит потеря имения.

— К тому же чертовски плохие новости от Ассиндера.

— Ах, Ассиндер, — начинает было Дейвид, но мать бросает на него предостерегающий взгляд.

Однако уже поздно.

— Не желаю больше об этом слышать! — кричит старший баронет. — Он племянник человека, который прослужил мне и моему отцу сорок лет! И чертовски преуспел благодаря мне!

— Ему великолепно удалось снизить налог в пользу бедных, — примирительным тоном замечает леди Момпессон, — поскольку он избавился от многих приписанных к приходу бедняков. И огораживание общинных земель тоже прошло успешно.

— Возможно, и так, отец, но Барбеллион…

— Я знаю, о чем Барбеллион думает, — гремит сэр Персевал. — И твоя мать тоже знает. — Он кидает на нее взгляд. — Но это чепуха. Я бы жизнь ему доверил.

Задохнувшись, он хватает воздух ртом.

Помолчав, леди Момпессон спокойно произносит:

— Не касаясь этого вопроса, следует признать тот факт, что он отстранил главных нанимателей и во многих случаях их плата просрочена. — Не дожидаясь протестов мужа, она обращается к сыну: — Вот почему дела вашего отца в таком плачевном состоянии.

— А ты делаешь их еще хуже! — восклицает баронет. — Растрачиваешь свое время и мои деньги в гнусных игорных заведениях. Вроде того, которое на днях ограбили. И поделом владельцам! К чертям дурацкие забавы! Мне страшно подумать, сколько ты там промотал. Ответь честно, сколько у тебя долгов?

Мистер Момпессон смотрит на мать, та поджимает губы.

— Чуть больше двух тысяч фунтов.

Услышав эту сумму, баронет немного смягчается:

— Что ж, плохо, но не через меру. У тебя единственный выход — жениться.

— Именно об этом я и думал, сэр.

— Очень хорошо. Но тебе известно, кого я имею на примете.

— Отец, когда мы в прошлый раз об этом беседовали, я сказал: мне нужна невеста с наличностью. И думаю, я такую нашел.

— Я говорил тебе и раньше, что первейшее условие — сохранить имение.

— Но не в том случае, отец, если мы не сможем его содержать. Так ли важно, что мы потеряем землю, если мы такой ценой удержимся на плаву?

— Черт побери! — вопит баронет. — Ты лишен фамильной чести? Момпессоны владели этой землей сотни лет.

— Успокойся, отец. Ты ведешь речь о гордости, но правду-то знаешь. Мы приобрели имение весьма сомнительными средствами. Твой дед подчинил себе это жалкое существо, Джеймса Хаффама, и пособил ему обманным путем лишить наследства собственного сына.

Баронет багровеет от гнева — и, пока его супруга сердитыми жестами велит сыну покинуть комнату, возможно, и для нас наступает удобный момент расстаться с этой домашней сценкой.

Глава 77

Долгими часами, проведенными в темной камере, я не сводил глаз с несчастного создания напротив меня, пытаясь уяснить, что же все-таки происходит. Так это то самое Убежище, о котором упоминала матушка в своем повествовании?

Я думал о том, как протекали годы (моя жизнь насчитывала их меньше) для здешнего затворника. Не сразу мне пришло в голову, что я заперт лицом к лицу с убийцей моего дедушки: все питавшиеся мною надежды на его невиновность развеял дикий вид этого существа, скорченного у стены; теперь если он и мог представлять опасность, то только для себя самого.

В первые часы мой сокамерник потрясал цепями, словно рвался к бегству, однако прочные оковы едва позволяли ему двигаться. Потом он принялся стонать и тереться головой о запястья — воздеть руки выше ему мешали оковы, и меня посетила жуткая мысль: а не плачет ли он. Мне хотелось с ним заговорить, но мешало то, что я не знал, как к нему обратиться.

Помедлив, я задал простой вопрос:

— Вы меня понимаете?

При этих словах мой сокамерник еще сильнее вжался в стену, взирая на меня в ужасе и пытаясь заслонить лицо. И еще долго он не мог успокоиться.

Ночь тянулась и тянулась. Откуда-то из глубин дома доносились разные звуки, слышалось что-то вроде тонкого непрерывного плача, который можно было принять за отдаленные завывания ветра, если бы я не знал, что погода стоит тихая.

Так мало света проникало в камеру, что нельзя было понять, занялось ли утро, но в очень ранний, как мне показалось, час к дверной решетке приблизился доктор Алабастер в сопровождении надзирателя, который доставил меня сюда накануне вечером.

Мой бедный сокамерник, заслышав голос доктора, съежился и еще теснее прижался к стене.

— Доброе утро, мастер Клоудир.

Я шагнул к решетке и вгляделся в нездоровые черты доктора Алабастера:

— Не называйте меня так!

— Полагаю, вы провели приятную ночь, — продолжал он, — воссоединившись, после столь долгой разлуки, с вашим достопочтенным родителем. — Он поднес фонарь вплотную к решетке и осветил мне лицо: — Вид у вас, однако, утомленный. Боюсь, вам не давало уснуть его красноречие. Вам, надо думать, было о чем поговорить. Он поведал вам о вашем выдающемся дедушке — который, полагаю, скончался до того, как вы имели удовольствие завязать с ним знакомство, а также о том, как глубоко ваш родитель был привязан к этому джентльмену и какое практическое выражение нашла эта привязанность?