На Мейден-лейн в Ковент-Гардене располагалась лавка букиниста, с владельцем которой я подружился: он был человеком интересным и думающим. Он позволил мне за скромную плату и вносимый за каждую книгу залог брать что угодно из его запасов. Я читал преимущественно труды по юстиции, а также разрозненные тома «Спектейтора», «Татлера», «Рамблера» — и, кроме того, английских классиков: Шекспира, Мильтона, Гоббса, «Расселаса», «Векфилдского священника» и «Историю Древней Греции и Рима» Голдсмита, но для развлечения и романы наподобие «Замка Отранто», «Монаха» и «Перегрина Пикля». Однако основным моим занятием стало изучение законодательства: я чувствовал, что приобретаю знания, которые помогут мне подтвердить свои права и позволят пользоваться ими в полной мере.
Стараясь быть с Дигвидами возможно меньше, я, однако же, постоянно подстерегал какой-нибудь знак, который дал бы мне ключ к разгадке, кто же все-таки руководит ими по отношению ко мне. Узнать ничего не удавалось. Их молчание, впрочем, говорило само за себя; меня, в частности, очень удивляло, что ни о Салли, ни о других детях не упоминалось ни словом.
Когда череда месяцев превратилась в год, мои надежды на обретение наследства стали казаться мне еще более абсурдными. Вероятнее всего, завещания никогда не существовало: свидетельства были косвенными и скудными; мистер Ноллот, по-видимому, недопонял или исказил слова Питера Клоудира, либо Питер точно так же обошелся с тем, что ему якобы сообщил мой дедушка. Итак, пошел второй год моего пребывания у Дигвидов, и мои книги по юстиции начали покрываться пылью в каморке наверху, которую я по-прежнему делил с Джоуи. Я все так же жаждал справедливости и временами предавался мечтаниям о немыслимом богатстве, однако теперь судебный иск представлялся мне обманчивым блуждающим огоньком, способным обречь мой разум на гибельные иллюзии, как это произошло с моим дедушкой.
Я старался внушить себе, что лучше принять неизбежное и смириться со своим настоящим и беспросветным будущим, нежели обольщаться пустыми бреднями. Но нестерпимо было думать, что вся моя жизнь пройдет вот таким образом и что, оказавшись на самом дне, я никогда с него не поднимусь. И в самом деле — многого ли я стою? Говорил же мистер Пентекост, что ценность человека определяется суммой, которую за него дают на рынке, а моя цена была близка к нулю. Чувство угнетенности во мне все нарастало, на душе становилось все тревожней, поскольку дальнейшее не сулило ни малейшего облегчения. Гнев и ненависть жгли мне душу, домик Дигвидов стал казаться тюрьмой. Теперь я почти всякий вечер наведывался с моими хозяевами в «Боров и свисток», в ярком свете, среди гомона отдыхая душой от мрака и безлюдья подземелий. Постепенно я приучился находить в выпивке отраду и утешение от тягот и со стыдом должен признаться, что не единожды возвращался со своими спутниками домой нетвердыми шагами. Не знаю, чего мне больше хотелось — вытравить память о прошлом или же истребить всякие мысли о будущем. Так или иначе, я искал забвения — своего рода смерти, которая была бы противоположностью моей тогдашней жизни.
Как-то вечером в середине мая, почти через два года после моего вызволения из логова доктора Алабастера усилиями Дигвидов, я сидел внизу за чтением книги. Лица, которые, как я полагал, платили Дигвидам за попечение обо мне, до сих пор вестей о себе не подавали, вследствие чего мои гадания о них начали казаться мне самому более чем сомнительными. В тот вечер дома я оставался один: Джоуи где-то слонялся, а его родители, конечно же, проводили время в пабе, куда на этот раз я отказался их сопровождать.
Дверь неожиданно отворилась — и послышался голос Джоуи, приглашавшего кого-то войти в комнату; ему отвечал женский голос. Джоуи появился на пороге с таинственным видом.
Вслед за ним показалась юная леди — именно так, во всяком случае, я ее воспринял. На ней изящно сидело очень красивое алое шелковое платье, шляпку украшало павлинье перо. Она была высокого роста, миловидна, ее голубые глаза смотрели уверенно, нос был чуточку вздернут, золотистые волосы лежали локонами, а щеки были слегка подрумянены. Она держала в руках элегантный зонтик — и выглядела до странности чужеродной в нашей убогой комнатке, которую наполнил аромат экзотических духов.
К моему удивлению, девушка посмотрела на меня как на давнего знакомого.
— Господи, — воскликнула она, — как же ты вырос!
Джоуи с любопытством изучал мое лицо.
Теперь меня осенило:
— Да это же Салли!
— Я все гадала, узнаешь ли ты меня. Я бы тебя на улице сроду не узнала.
Я поглядел на Джоуи:
— Ведь это твоя сестра, правда?
Он удивленно кивнул.
— А какие отношения связывают вас с Барни?
Салли собралась было ответить, но Джоуи ее перебил:
— Пускай старики разбираются, коли захотят. Но им не след знать, что Салли сюда заходила.
— Они считают, что я для Джоуи плохая компания, — деланно хихикнула Салли.
— Они сейчас в таверне, — сказал я.
— Джоуи это знал. Я хотела с тобой поговорить.
— Со мной?
— Той ночью, когда ты, помнишь, из притона сбежал, Барни был нужен мальчик, а ты с нами не захотел? Я пошла и нашла Джоуи.
— Помню. А для чего ты был им нужен? — обратился я к Джоуи. — Что у них было задумано?
— Точно не знаю, — ответил Джоуи. — Они что-то затевали, а я только краешком глаза видел — я должен был снаружи карету сторожить. Им нужно было пустить всем пыль в глаза. Но Салли-то известно все.
Ну что ж, я расскажу, — начала она. — Теперь это никому не повредит, а ты увидишь, что я с тобой без всяких уверток. Вот как все было. Барни и девчонки — Нэн, Мэгги и кто-то еще — месяцами до того разгуливали по Вест-энду и распускали слухи, будто они богатые откупщики, а мы их подружки. Знакомились с джентльменами, у кого кошельки потуже. И отправлялись с ними в пекло.
— В пекло? — удивился я.
— Господи, да ты совсем глупый! В игорный клуб. Есть один на Генриетта-стрит. Очень почтенный. Конечно, содержать такие дома, знаешь ли, противозаконно; ты это хорошенько запомни, а то не поймешь, о чем я толкую. У дверей сторожат люди, которые просто так тебя не впустят — а вдруг ты какой-нибудь переодетый сыщик. Они еще к тому же тебя обыщут, нет ли оружия.
— Сэл, давай побыстрее, — поторопил ее Джоуи.
— Так вот, Барни с дружками водился с теми малыми, которые держали эти заведения. Они на них, собственно, и работали — заманивали всяких олухов, болтая, будто деньги лопатой гребут и всякое такое. И Барни нанял Сэма сторожить у ворот. А те малые — хозяева заведения — этого, конечно, не знали. Болваны, о которых я говорю, проиграли такую прорву, что хозяева стали доверять Барни и всем нам как своим. В тот вечер мы шепнули простакам, чтобы те захватили с собой наличных побольше — Барни, дескать, подкупил крупье им подыграть. Конечно, это была сплошь выдумка. Ну, как обычно, у входа в тот вечер всех и обшарили. Но Сэм впустил Джека — тот выдал себя за игрока, а сам держал за пазухой пару пистолетов. И вдруг оба вытаскивают пистолеты в зале. Барни и мы заодно с ним прикинулись, будто перепугались, как и все остальные, и принялись их уговаривать, чтобы они выложили все денежки, какие у них с собой. Смотреть на Барни, как он играл свою роль, — вот уж была потеха! Умора и только. Сэм с Джеком забрали всю наличность с побрякушками, да и дали деру.