Майра с трудом заставляла себя идти вперед; казалось, цель придает ей сил, и на мгновение в голосе старой женщины Джейни уловила отзвуки ее легендарной отваги.

— Долгое время я никого не подпускала сюда, — рассказывала Майра по пути. — Была совсем одна. Прямо как во времена молодости, в Израиле. — Она остановилась, и снова стало видно, насколько она немощна. — Но в конце концов они проникли сюда. Четверо. Мальчишки фактически. Меня не было всего несколько минут. Я так долго находилась в одиночестве, что просто умирала от желания услышать птичий щебет и голос ветра. Поленилась — всего один раз — и оставила дверь незапертой. Они, надо думать, следили откуда-то. Тут же ворвались внутрь и… — Она остановилась и оперлась рукой о стену, отдыхая. — Один из них кашлял. Маленький ублюдок.

Хрипло дыша, она указала рукой.

— Вон за той дверью. Идите туда, я назову вам комбинацию. Сейф выглядит как бачок с питьевой водой.

— Иди, — сказал Том жене, — а я останусь здесь.

Сделав несколько шагов, Джейни опустилась на колени перед сейфом, замаскированным под бачок с питьевой водой.

— Я готова.

После каждой цифры Джейни поворачивала шарообразную ручку, сощурившись, чтобы в тусклом свете лучше видеть шкалу. В конце концов послышался щелчок — это тумблеры вышли из своих отверстий.

Ручкой давно не пользовались, и Джейни понадобились все силы, чтобы повернуть ее. Внутри обнаружилась груда книг и рукописей. Она вытащила их и положила на пол. И где-то в середине пачки нашла дневник. Закрыв глаза, прижала его к сердцу и, даже понимая всю необходимость спешить, позволила себе на протяжении нескольких мгновений насладиться таким знакомым, таким замечательным ощущением его тяжести.

Она покинула комнату с сейфом, крепко сжимая в руках рукопись.

Воск капнул на руку Майры, когда она повыше подняла свечу, но хранительница, казалось, этого не заметила.

— Он у вас. Это хорошо.

Она опять сильно раскашлялась, сгибаясь при каждом приступе. Когда она снова подняла взгляд, Джейни прочла в ее глазах понимание того, что надвигается.

— Ну, мне пора обратно на мои одеяла.

Майра, со свечой в руке, медленно повернулась и зашаркала тем же путем, каким пришла. Джейни и Том с болью смотрели, как она легла на груду одеял, которой предстояло стать ее смертным ложем. Она долго возилась, устраиваясь, но в конце концов успокоилась.

— Идите, — сказала она. — Убирайтесь отсюда.

— Мы побудем с вами, пока… ну, вы понимаете…

— Нет. Оставьте меня в покое. Я не хочу, чтобы кто-то видел это.

Джейни выступила вперед, чтобы оказаться в поле зрения Майры.

— Мы похороним вас, когда… все будет кончено.

— Нет. Не смейте прикасаться ко мне. Не хочу, чтобы, когда я попаду на небеса, Бог спрашивал меня, почему я позволила вам заразиться.

После короткой паузы Джейни спросила еле слышно:

— Вы боитесь?

Майра сделала очень глубокий вдох и медленно заговорила, останавливаясь через каждые несколько слов, чтобы глотнуть еще немного воздуха.

— Нет, дорогая, теперь нет. Старые женщины умирают, от этого никуда не денешься. Я бы с удовольствием пожила еще, но в лучшем мире, не в таком, как этот… Вот в Освенциме я боялась, когда была маленькой девочкой. — Она кивнула на тетрадь в руках Джейни. — Я свое дело сделала.

— Волосы и кусочки кожи, которые вы дали мне из другой рукописи… — еще немного помолчав, сказала Джейни. — Они пригодились.

Майра слегка приподняла голову.

— Пригодились? Для чего? Помогли тем мальчикам?

— Да, в этом смысле, конечно, но не только. — Джейни не смогла сдержать улыбки. — Я беременна.

Майра снова опустила голову на одеяла и прошептала молитву на языке, которого Джейни не знала.

— Господи… это правда?

Джейни кивнула.

— Теперь я умру счастливой.

Майра закрыла глаза. Джейни и Том стояли в отдалении, молча глядя на нее. Спустя какое-то время кашель участился, потом пошел на убыль и меньше чем через час совсем прекратился. Майра с хрипом вдохнула воздух, выдохнула… и это было последнее, что она сделала в этом мире.

Глава 1

Алехандро Санчес слишком хорошо знал, как во времена второго пришествия чумы пугает резкий стук в дверь, поэтому к Уильяму и Эмили Купер постучался мягко, негромко. Открыла Эмили, с покрасневшими от слез глазами.

Она кивнула ему и убрала светлую прядь волос под белый чепец.

— Я сидела с ним всю ночь. Ему тяжело, но он держится. Входите, посмотрите сами.

— Его стойкость просто потрясает, — сказал Алехандро.

Уильям Купер уже давно пересек черту, за которой для большинства людей наступает смертельная стадия чумы, однако по-прежнему яростно цеплялся за последние остатки жизни.

Со свечой в руке женщина подвела лекаря к постели. Лицо Купера — вот все, что Алехандро мог видеть; остальное было закрыто одеялом. За время короткого отсутствия жены на лице больного снова выступил пот, который она всю ночь старательно вытирала, и явственно обозначились признаки лихорадки. Он так и не открыл глаза, даже услышав голоса.

Гнилостный запах ударял в ноздри; прикрывая нос, Алехандро приложил ухо к груди больного. Сердцебиение, пусть и слабое, было удивительно ровным. Он ощупал утолщения на шее и под мышками, и, хотя действовал очень бережно, Купер застонал от боли.

— Простите, — прошептал Алехандро, — я не хотел сделать вам больно.

«Прежде всего не навреди», — напомнил он себе.

Утолщения были твердые, но с прошлого осмотра два дня назад не увеличились. И темно-голубая окраска их тоже не изменилась.

— Две недели, — отойдя от постели, сказал Алехандро Эмили. — Это выше моего понимания. Наверно, вы исключительно хорошо ухаживаете за ним.

— Я тут ни при чем. Все, что я делаю, это вытираю ему пот со лба.

Алехандро вымыл руки в принесенной Эмили лохани с водой и вытер их полотенцем. За время болезни Уильяма это стало у них ритуалом, только на этот раз она воздержалась от замечаний по поводу его одержимости мытьем рук.

— Ничего больше я тут поделать не могу. Теперь все во власти Божьей. — Он не стал говорить о том, что казалось ему очевидным, а именно что фактически Купер уже какое-то время назад отошел к Богу. — То, что он живет в таком подвешенном состоянии столь долго, кажется почти отклонением от естественной нормы.

Однако за годы своей медицинской практики Санчес видел немало подобных странностей и со временем пришел к выводу, что, возможно, такого рода отклонения являются частью некоего божественного замысла. Ему очень хотелось бы обсудить эту идею с Ги де Шальяком. Он в тысячный раз пожалел, что лишен возможности выслушать мнение своего друга и наставника.