И она снова повернулась в сторону всадников.
Положив руку ей на плечо, Алехандро почувствовал, что она дрожит. И потом всадники остановились, все, кроме Каля; плечо Кэт ощутимо напряглось. Алехандро прищурился, чтобы лучше видеть; что-то явно было не так. Гильом Каль покачивался в седле, а его конь продолжал скакать вперед как будто по собственной воле, словно не всадник направлял его. Затаив дыхание, Алехандро обхватил Кэт за талию и сомкнул руки у нее на животе. Сердце билось так громко, что стук отдавался в висках. Алехандро смотрел; все смотрели.
В конце концов конь в растерянности резко остановился, и Каль качнулся вперед. Казалось, он не может оторвать руки от какой-то точки седла. Шлем с плюмажем упал вперед и с грохотом покатился по земле — под ним не было ничего, что бы его удерживало.
Кэт вскрикнула и попыталась вырваться из рук Алехандро. Обезглавленное тело ее мужа моталось туда и обратно — это испуганный конь кружился на одном месте, то и дело взбрыкивая. Наконец несколько командиров поскакали вперед, чтобы остановить коня, и закрыли собой ужасное зрелище. Колени у Кэт подогнулись, она упала на землю, почти без сознания. Алехандро подхватил ее и побежал к дому. Он мчался через лес, перед глазами все расплывалось от слез; по пути он услышал, как пропела труба, мятежники закричали, и под топот копыт армия Жакерии ринулась вперед, чтобы отомстить жестокому убийце своего вождя. Навстречу им помчались солдаты Наварры. А что еще им оставалось делать, если, как впоследствии будут утверждать Наварра и де Куси, на них напали вопреки предложению заключить союз?
Армии встретились и перемешались; теперь грохот сражения перекрывал все звуки. При каждом вздохе горло Алехандро обжигало болью, грудь саднило, руки едва не отваливались, удерживая почти непосильную ношу. Ростом Кэт была с него и, как ему казалось сейчас, весом тоже. Тем не менее ноги Алехандро чудесным образом не подвели его, и он добежал до дома.
Положил ее на скамью и не слишком нежно похлопал по щекам, чтобы привести в чувство. Наконец она открыла глаза, и на ее лице возникло такое душераздирающее выражение горя, какого Алехандро в жизни не видел. Она снова запричитала, он обнял ее и прижал к груди, легонько покачивая; ее тело, казалось, окоченело и никак не реагировало на его объятия, недвижностью напоминая труп.
Звуки боя приближались. Совсем скоро на них обрушится целый поток раненых, истекающих кровью людей, умоляющих о милосердии, и для многих из них проявлением милосердия станет скорая смерть. Алехандро выпустил Кэт из объятий и с силой взял ее за плечи.
— Дочь, твое горе безмерно, я понимаю это. Но ты сможешь позволить себе быть вдовой лишь завтра. Здесь и сейчас требуется твое умение целительницы.
— Ох, père, ох, père… — продолжала рыдать она. — Его больше нет… Мой муж мертв.
— И никогда не вернется, — жестко, но с болью и сочувствием сказал Алехандро. — Отныне и навсегда это твоя ноша. — Потом голос его зазвучал мягче. — Я тоже не могу похвастаться тем, что Адель была со мной на протяжении долгих лет, и боль утраты все еще живет во мне. Но у меня есть ты, а у тебя есть я. А скоро у нас будет и твой ребенок. Мы должны сделать все, чтобы у него был мир, где он сможет расти.
Убитая горем, потрясенная, Кэт невероятным усилием воли заставила себя вытереть слезы и встала. Отец и дочь обнялись — скорее всего, в последний раз за день. Оторвавшись от нее, Алехандро распахнул дверь дома и выглянул наружу, в направлении дороги. У него мгновенно перехватило дыхание.
Позади дома, прямо на дороге, в грязи, в огромном количестве лежали сваленные как попало раненые. Некоторые сами добрели сюда и потом рухнули, других принесли товарищи. Их стоны и крики были отчетливо слышны. Алехандро повернулся к Кэт и покачал головой.
— Их слишком много. Придется заняться ими прямо там, где они лежат.
Они прихватили все, что смогли унести, подошли к краю дороги и начали раскладывать раненых рядами, близко друг к другу. Умерших относили на чистую полянку в лесу и просто сваливали там. Тех, кому требовалась немедленная помощь, положили в один ряд; тех, чьи раны были не смертельны, в другой; безнадежных в третий.
И начали с первого ряда. Каждый раз, когда появлялась новая жертва, Алехандро быстро осматривал раны и распоряжался, в какой ряд нужно положить человека. Несколько секунд на то, чтобы сделать ампутацию, без всякого опия, и потом быстрая перевязка обрубка обрывком одежды самого пострадавшего. Отрезанные конечности относили туда же, где лежали трупы, чтобы хлещущая из них кровь не превратила дорогу в реку красной грязи. Алехандро велел Кэт принести из дома вязанку дров и разжечь костер, взяв для этой цели уголек из камина. Когда огонь разгорелся, они стали доставать оттуда пылающие угли и прижигать ими обрубки.
Алехандро взял меч одного из погибших, сунул его в огонь и держал до тех пор, пока тот не раскалился докрасна. Если человек был ранен в живот, Алехандро прижимал меч к зияющей ране; это останавливало кровотечение и предотвращало последующее загнивание. После каждого использования он снова совал меч в огонь, чтобы очистить его.
Часто раненый хотел одного: чтобы кто-то помолился рядом с ним, чтобы он не умирал в полном одиночестве, в грязи, истоптанной копытами лошадей и ногами пеших. В этом случае Кэт опускалась около него на колени и шептала:
— Славься Мария, полная благодати, Господь с тобою…
Ее слова служили опием для души, готовой перешагнуть черту, отделяющую ее от земной жизни.
Часы мелькали, словно минуты, и раненых уже было больше тысячи, когда Алехандро услышал стук копыт в лесу, к западу от дороги. Он встал, оторвавшись от перевязки очередного раненого, чтобы посмотреть, кто это. Всадников было несколько, и они находились слишком далеко, чтобы разглядеть их, но по бодрому конскому топоту можно было предположить, что скачут не свои. К этому времени кони армии Жакерии заметно вымотались — те, что еще уцелели. Алехандро оглянулся в поисках Кэт и увидел, что она молится над умирающим.
— Кэт! — крикнул он.
Она подняла на него взгляд.
— Спрячься в доме! Эти всадники не наши. Уходи!
— Но, père…
— Немедленно!
Она подобрала измазанную кровью юбку и бросилась через лес к дому.
Спустя всего несколько мгновений показались барон де Куси и сам Карл Наваррский. Они проскакали по рядам раненых, нимало не заботясь о том, чтобы не наступить на них, и направились прямо к Алехандро.
— Ты лекарь?
Алехандро молча смотрел перед собой.
— Ты лекарь? Каль говорил нам, что у него есть жена. — Не получив ответа, Наварра бросил взгляд на дом, потом снова на Алехандро и заметил, как лицо того напряглось. — Он сказал, что отец у нее лекарь. Отвечай, или я буду скакать прямо по рядам этих раненых.
— Да, — еле слышно произнес Алехандро.
Карл Наваррский спрыгнул с коня и подошел к Алехандро; барон сопровождал его, держа руку на рукоятке меча. Наварра оттянул вверх рукав, обнажив глубокую рану на предплечье.