— Кто? — спросила Амина. — О ком вы говорите? Кто эти люди?
Он откатил свое кресло к стене библиотеки.
— Уезжайте! Уезжайте и оставьте этот безумный проект! Вы не знаете, на что они способны! Уезжайте!
— Профессор Тул, я…
— Уходите! Уходите, или я вызову охрану!
— На карту поставлена жизнь моего брата! Вы должны сказать нам все, что знаете!
Тул подкатил кресло к своему письменному столу и взял трубку телефона, но руки у него так сильно дрожали, что она выскользнула. Я поспешил к нему, чтобы как-то подбодрить, но Амина остановила меня:
— Морган! Нет! Это бесполезно, он запуган.
— Профессор… — умоляюще сказал я.
Но Тул уже набрал номер. Я подскочил и опустил руку на телефон, чтобы прервать соединение, и профессор глухо вскрикнул. Глядя на его искаженное ужасом лицо, я на минуту испугался, как бы с ним не случился припадок.
— Это бесполезно, — процедил я. — Мы уходим. Но я вернусь. День за днем я буду неотступно преследовать вас, и рано или поздно люди, которых вы так боитесь, кое в чем усомнятся. Вы этого хотите?
Тул униженно замотал головой.
— Тогда помогите мне! Скажите, что вам известно.
— Не делайте этого… — плаксивым голосом сказал он.
— Говорите! В ваших руках жизнь человека!
— Вы не понимаете…
— Ладно, — прорычал я. — Приготовьтесь, вы увидите, что с сегодняшнего дня я буду ходить по вашим следам, как собака, выслеживающая дичь!
Я повернулся, чтобы уйти, мои растерянные спутники последовали за мной. Из музея я вышел разъяренный.
— Морган! — с укором сказала Амина. — Ты зря так обошелся с ним!
— Нам нужна информация, которой он владеет!
— Но этот человек — старик в инвалидном кресле!
— Этот человек — эгоистичный и скудоумный старик, готовый пожертвовать полным жизненных сил молодым человеком, сделав его заложником, и все это ради того, чтобы еще на несколько лет продлить свою замешанную на лжи жизнь! Вот кто он!
Я остановил первое попавшееся такси, и мы в молчании заняли в нем места. Тул заговорил бы. Он был готов на все, чтобы спасти свою жалкую шкуру, и, приставь я к его виску пистолет, он бы уступил.
Наскоро пообедав, мы в самом мрачном настроении вернулись в гостиницу, чтобы немного отдохнуть. Температура воздуха подбиралась к тридцати шести градусам, и хотя море было рядом, мы не чувствовали себя бодрее. К тому же я не видел, что мы могли бы теперь сделать, кроме как ждать и снова обратиться к Тулу.
Раздевшись, я растянулся на постели, тщетно пытаясь уловить легкий ветерок, который проникал через большое открытое окно. Добрых полчаса я крутился и вертелся, безуспешно пытаясь заснуть под громкие звуки клаксонов. Наконец я встал, закрыл окно и задернул занавеску, потом снова со вздохом повалился на постель. Лопасти вентилятора под потолком крутились с тихим шумом — «Ф-р-р, ф-р-р», — что напомнило мне другое ожидание, четыре года назад, в гостинице в Дели.
Было гораздо жарче, чем в Чанаккале, и окна тоже были закрыты, не давая проникнуть в комнату плотному зловонному туману, который постоянно висел над городом. Шум вентилятора не мешал Этти спать крепким сном. Закрыв глаза, я мог ощутить запах его смуглой кожи. Когда мы вернулись во Францию, еще подростками, я часто дрался с грязными мальчишками, которые зажимали носы, когда он проходил мимо, уверяя, что от него плохо пахнет. А я обожал эту экзотическую смесь запахов пряностей, кедра и муската. В то утро в Дели шум машины для вывоза мусора заставил его очнуться от сна. Его золотистые глаза округлились, он задрожал всем телом.
— Этти, что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
— Я должен был тебя послушаться, — дрожащим голосом проговорил он, с трудом выдавливая из себя слова. — Мы не должны были ходить на ту сторону города…
Он хотел снова увидеть один из тех кварталов, где провел часть своего детства. В получасе ходьбы от гостиницы смуглые ремесленники обрабатывали шкуры животных. Там стояло зловоние, запах мочи, которую использовали для выделки кожи, ее подносили в ведрах и бидонах далиты. Эту работу выполнял Этти многие месяцы вместе с одним из своих дядей, чтобы заработать несколько рупий.
Скрежет металла усилился, и брат прижался ко мне.
— Этти, это всего лишь машина для мусора, — шептал я, гладя его по голове, словно маленького напуганного ребенка.
— Нет… — стонал он. — Если бы ты не проснулся вовремя, они бы тебя укололи, и рана загноилась бы. Нельзя спать так долго, никогда…
Я обнял его за плечи, постарался приподнять его подбородок, а он яростно сжимал веки и мотал головой, словно стараясь прогнать дурной сон. Я даже на мгновение подумал, не спал ли он еще, не случился ли у него приступ сомнамбулизма.
— Что ты говоришь? Этти, проснись.
Он широко открыл полные слез глаза.
— Этти…
— Это не мусорная машина, Морган. Это… это пожиратель мяса, — закончил он почти неслышно.
— Что? — Я чуть не прыснул со смеху. — Этти… оборотней не существует. Даже в Индии.
Я встал и направился к окну.
— Морган! Нет!
— Ну хватит, Этти, не будь смешным! — Я отдернул занавески и широко распахнул окно. — Смотри! Это всего лишь…
Слова замерли на моих губах. Да, там была своего рода машина для вывозки мусора. Небольшой грузовичок с прицепом столетней давности, в который эти странные служащие свалки собирали не пластиковые мешки, наполненные отбросами, не содержимое мусорных баков, а человеческие трупы.
— Морган! Закрой окно! — умолял Этти, закрывая рот и нос углом одеяла.
Но я, словно парализованный, не мог оторвать рук от створок окна. В бедных кварталах Дели тысячи людей спали на улицах, в основном нищие и далиты. Я уже и раньше видел в Индии ужасные картины, мой отец ни от чего меня не ограждал, но он никогда не показывал мне ничего подобного, и я понимал почему. Двое мужчин, работавших на грузовичке, были снабжены длинными палками с металлическими штырями на концах. Они безжалостно колотили ими тела несчастных, которые валялись на улице. Если те не шевелились, они считали их мертвыми и навалом бросали трупы в прицеп.
— Господи… — вздохнул я.
Неожиданно запах перехватил мне горло и меня затошнило.
— Морган! Закрой окно!
С трудом сдерживая рвотный позыв, я закрыл окно и задернул занавеску. Этти свернулся калачиком на постели, и я поспешил к нему, чтобы успокоить. Никогда я не видел, чтобы мой брат так плакал. В одно мгновение в его памяти всплыли те бесчисленные ночи, которые он провел на улице, борясь со сном, чтобы не проснуться от того, что в ляжку вонзается металлический штырь, или, еще хуже, оказаться погребенным под грудой трупов.