Разумеется, леди Мари была невероятно расстроена, но не недостойным поведением сына, а гибелью собачки. «Он же ребенок», – говорила она, словно это было достаточным объяснением его дурных поступков, которые он совершал время от времени и всегда неожиданно. Поскольку я отличалась сознательностью и считала, что должна честно выполнять свою работу, то взяла на себя обязанности матери, решив, что как няня должна быть более внимательной в вопросах морали и воспитания, более сурово относиться к проступкам, иными словами, заниматься формированием его характера.
– Воспитывать его не твое дело, – часто повторял Этьен, и я с ним не спорила, ведь это действительно было не мое дело.
Ги де Лаваль никак не наказал сына. И только ужасному Жану де Краону удалось заставить его признаться в том, что он сделал. Юный Жиль трепетал в присутствии деда, который ни от кого не терпел никаких глупостей. Он жалобным голосом приводил одну причину за другой, объясняя, почему он оставил несчастное животное так, чтобы его нашла мать и увидела выпученные невидящие глаза и вывалившийся из пасти язык.
– Эта собака была настоящим исчадием ада, так мерзко она шумела.
Как же мне хотелось, чтобы он произнес хотя бы одно слово раскаяния; но оно так и не прозвучало, более того, Жиля де Ре не наказали за это зверство. Однако у меня не было возможности объяснить ему, как ужасно он поступил: я должна была обмыть останки матери, одеть ее и подготовить к вечному упокоению. В любом случае мне пришлось бы преподать ему урок, не привлекая к себе ненужного внимания, потому что Жан де Краон не стал бы терпеть моего вмешательства, как не терпел ничьего другого.
Золотая цепочка, которую я в тот день сняла с шеи матери, легонько щекотала мою кожу, в то время как ослик медленно поднимался по тропинке на холм. Я больше не жалела, что не получила в свое распоряжение более солидное животное, мой ослик уверенно шагал по горным тропинкам и крутым склонам. Впрочем, к концу дня я уже думала иначе, ослик начал жалобно кричать, потому что мы выбрались на пересеченную местность, и к вечеру от его пронзительного голоса у меня отчаянно болела голова.
Однако мысли о том, чтобы придушить его и таким образом заставить замолчать, меня не посещали.
Я не слишком спешила, время от времени останавливаясь в маленьких деревеньках, чтобы напоить осла, да и самой отдохнуть от бесконечной тряски. Всюду, где имелся колодец, была и история.
– Семь лет, красивый, точно ангелок, и вот пропал… Такой хороший мальчик, никогда не доставлял неприятностей своим родителям…
– Мы не знаем, что с ним сейчас, жив он или мертв, но после того, как он отправился просить милостыню, никто его больше не видел… Никаких следов…
В сумке у меня лежали бумаги, подписанные Жаном де Малеструа, который великодушно наделил меня полномочиями и просил оказывать содействие. В последний момент он попытался снова меня отговорить от моей затеи, приведя в качестве причины опасность, которая может мне грозить. Но Христовы невесты редко подвергаются нападению – зачем рисковать бессмертной душой, когда вокруг полно девственниц, моложе и привлекательнее? Матери королей являются лакомой добычей – сама Иоланда Арагонская стала жертвой милорда Жиля во время одного из его приступов идиотизма, когда он решил стать «свободным разбойником» и ограбить ее, когда она отправилась путешествовать, – но монахиня, да еще аббатиса, может ни о чем не беспокоиться.
В приходе Бурнёф, недалеко от Машекуля, есть довольно уютный монастырь, насколько монастырь может быть уютным; как-то, много лет назад, я там останавливалась во время путешествия в свите милорда де Ре. Хотя здание было совсем невысоким, я увидела его издалека, когда солнце повисло над вершинами деревьев. Мысли об отдыхе меня радовали, и я принялась подгонять своего «скакуна», нашептывая ему обещания, которые он, казалось, понял.
На удивление молодая мать-настоятельница приветствовала меня во дворе в тот момент, когда солнце скользнуло за стены монастыря. Прочитав мои бумаги, она вежливо представилась, назвавшись сестрой Клэр, хотя все остальные называли ее матушка. Я коротко объяснила ей, в чем состоит моя миссия, и на ее лице появилось искреннее любопытство, за которым стоял совсем не праздный интерес.
Неужели она тоже слышала истории о пропавших детях? Я надеялась, что мне удастся с ней поговорить и узнать что-нибудь полезное.
Как и ожидалось, она пригласила меня провести в монастыре ночь и, когда я приняла приглашение, провела в главный зал аббатства – удобную комнату с высокими окнами и сводчатым потолком. Мы были там вдвоем, потому что все остальные заканчивали дневные дела, пока совсем не стемнело. Сестра Клэр отвела меня в маленькую, аккуратную келью, такую же, как у меня в Нанте.
– Здесь просто замечательно, – восхитилась я.
– У нас нет удобств, как у вас, в Нанте, но мы справляемся. Не желаете ли поужинать?
– Если что-нибудь осталось, с удовольствием. Но не нужно ничего готовить специально для меня.
– Не беспокойтесь, – улыбнулась она. – Путник всегда найдет у нас кров и еду.
Молодая послушница принесла чудесный суп из репы и хлеб. Аббатиса наблюдала за движениями девушки, как орлица, и я была уверена, что позже она укажет на ошибки, которые та совершила и должна исправить, – разумеется, очень мягко. Завершилась трапеза стаканчиком сладкого вина, к сожалению, совсем не такого отличного качества, как то, что подают за столом епископа. Но я все равно насладилась его успокаивающим действием. Когда разговор зашел о цели моего путешествия, сестра Клэр очень внимательно меня выслушала и не произнесла ни слова, пока я рассказывала ей о визите мадам ле Барбье.
– А с какой стати епископ должен этим заниматься? – спросила меня аббатиса. – Дети иногда пропадают. Особенно в такие плохие времена, как наши.
– Он сказал то же самое, теми же словами. И велел ей сходить в магистрат.
– Возможно, разумный совет…
– Она там уже была, но не получила никакой помощи, – сказала я. – Епископ позволил мне провести расследование в нашем районе. Когда соберу достаточно сведений, вернусь с отчетом.
Сестра Клэр перекрестилась.
– Какая тяжелая задача!
– Да, тяжелая, – согласилась я. – Но я люблю путешествовать. – Я сделала глоток вина, очень маленький, чтобы у меня не слишком развязался язык. – Надеюсь, это займет не много времени. У меня, как вы хорошо знаете, есть и собственные обязанности. Может быть, мне удастся справиться за несколько дней – думаю, так и будет, учитывая, что сегодня у каждого колодца, возле которого я останавливалась, я слышала истории о пропаже того или иного ребенка.
Аббатиса приподняла бровь.
– Я бы предпочла не добиться успеха, если бы получила такое поручение, – молвила она.
Вино сделало меня смелее, чем следовало. Я выпрямилась и очень серьезно сказала:
– Я сама вызвалась, мне почти пришлось умолять его преосвященство. Он не слишком меня поддержал, но согласие дал.