Карл клялся, что он кричал, но рядом была только девица, которая сказала, что ничего не слышала, кроме того, она заявила, что не разглядела номера машины. Я пожалела, что ее не забрали в участок за какое-нибудь мелкое нарушение. Впрочем, может, оно и к лучшему; из наркоманов получаются плохие свидетели.
Я посадила Карла в патрульную машину и отправила в участок, откуда полицейские позвонят его родителям, тогда колеса правосудия начнут крутиться. Эскобар и я отправили на место неудавшегося похищения бригаду экспертов и огородили все вокруг, чтобы им не мешали работать. Кто-то из людей, проживавших на этой улице, сказал, что ему показалось, будто он услышал детский крик, но он не стал выглядывать в окно. Больше никто ничего не видел и не слышал.
Господи, как бы мне хотелось знать номер его машины.
Вернувшись в участок, я попросила Карла отдать мне рубашку. Конечно, надежды на то, что мы найдем отпечатки пальцев, было совсем немного, но вдруг нам повезет – сегодня удача повернулась к нам лицом, в особенности в мире Карла Торсена. Рубашка выглядела чистой и совсем не поврежденной – никаких складок, следов «борьбы» или разрывов.
Приехала мать; я дала ей возможность провести пару минут наедине с сыном, а потом сказала:
– Мне нужен телефонный номер вашего друга Джейка и его домашний адрес.
Она сразу же согласилась.
– У меня есть номер его сотового телефона, – сказала она. – Позвоните ему прямо сейчас. Он этого не делал, я уверена.
Я и сама это знала, но ничего не стала говорить.
В момент попытки похищения Джейк находился один в своей машине, и у него не нашлось свидетелей, которые могли бы это подтвердить, однако ему повезло: ровно через четыре минуты после попытки похищения он получил штраф за превышение скорости в месте, которое находилось в двадцати милях от интересующей нас улочки.
Ты начинаешь делать ошибки, Уилбур.
Я посоветовала ужасно напуганному Джейку заехать в участок; он появился менее чем через пятнадцать минут, в совершенно истерическом состоянии. Мы уже установили его алиби, и я дала ему понять, что он вне подозрений. И тут я задала ему вопрос, ответ на который меня действительно интересовал.
– Были ли вы вместе с Карлом за последние два года в каком-нибудь общественном месте, где вас мог кто-то заметить?
Нужно было видеть его лицо.
– Конечно были. В самых разных местах. Он мне как родной.
Должна признать, что это совсем не тот вопрос, который ты ожидаешь услышать в подобных обстоятельствах. Но я не хотела, чтобы потом сказали, будто я навела его на выставку в «Ла Бреа». Он должен был сам упомянуть об этом, без моих подсказок. Поэтому я попросила его поподробнее рассказать о тех местах, где они побывали вместе с Карлом. Он сильно заволновался, а потом принялся вспоминать фильмы, бейсбольные матчи, встречи…
И выставку.
Тут я улыбнулась, как Чеширский Кот. Более того, я даже не пыталась скрыть своей радости. Мне с трудом удалось сдержать победный вопль.
– А что он думает о видеозаписях, которые делались, пока посетители ждали своей очереди?
– Отличная идея; они с Карлом прекрасно провели время, устроили настоящую клоунаду перед камерой.
Тут у него появились сомнения.
– А какое все это имеет отношение к попытке похищения?
Я не стала отвечать на его вопрос.
– Если вы не против, детектив Эскобар задаст вам еще несколько вопросов, а потом мы отведем вас к Карлу и его матери.
Эскобар записал рассказ Джейка о его отношениях с мальчиком и о том, почему он проводит с ним так много времени, а также расспросил более подробно о том, что Джейк делал в этот день, чтобы алиби получилось неопровержимым. Никогда в истории полицейские так не старались подкрепить чье-то алиби – обычно мы пытаемся всячески поставить его под сомнение. Пожалуй, мы перестарались – вполне достаточно было представить фотокопию штрафа и показания патрульного полицейского, который его выписал.
Даже Джонни Кокран [61] не смог бы защитить своего клиента лучше.
После этого эпизода все в участке развили бурную деятельность.
– Тот самый тип, – без конца повторяла я. – Это тот самый тип.
И никто мне не возражал. Было забавно наблюдать, как все из кожи вон лезли, чтобы показать, что они с самого начала поддерживали мою теорию. Мы работали, время летело быстро; когда я посмотрела на часы, оказалось, что уже почти пять. Мне нужно было позвонить Кевину и попросить его отвезти двух младших детей в бассейн к пяти тридцати. Я сама не успевала. В первый раз после того, как стала расследовать похищения, я не беспокоилась – даже Уилбур не сумеет организовать второе похищение так быстро.
– Поклянитесь!
– Не буду.
– Брат, если вы этого не сделаете, я превращу вашу жизнь в кошмар. Вы никому не должны говорить о том, что мы узнали.
Мне пришлось пригрозить ему проклятием, чтобы заставить дать согласие, пусть и неохотно.
– Подобные вещи нельзя скрывать, или они начнут гнить внутри вас и причинят вам вред. Я не хочу, чтобы ваш дух был отравлен болезнью, вылечить которую можно, всего лишь открыв правду.
Я закрыла обсуждение, сурово сказав:
– Это моя забота.
Так и случилось. Я несла свое исполненное боли новое знание в одиноком молчании. Я ничего не написала сыну, не поделилась ни с кем из моих сестер во Христе, которые начали все чаще о чем-то шептаться у меня за спиной, по мере того как я от них отдалялась. Хотя жизнь в нашем монастыре продолжалась, я уделяла ей лишь поверхностное внимание, потому что мысли мои витали в других местах. Теперь мне казалось, будто я, промокнув до нитки, с трудом пробираюсь сквозь болото. Едва передвигая ноги, я выполняла свои ежедневные обязанности так, словно в груди у меня перестало биться сердце.
И что важнее всего, я не рассказала Жану де Малеструа про ужасное открытие, которое сделала в Шантосе. Но именно ему я бы покаялась в том, что обрела новое знание, если бы потребовалось отпущение грехов. Мой епископ заметил, что во мне произошли изменения, что я постоянно нахожусь в угнетенном состоянии, без видимой причины начинаю плакать, и множество раз спрашивал меня, не хочу ли я облегчить перед ним душу.
– Моя душа чиста, как и прежде, – заверяла я его.
Я считала истинным благословением, что он не настаивал на своем, ему хватало и других забот.
Несмотря на все это, сентябрь прошел на удивление быстро. Утром двадцать восьмого числа мы очень рано собрались в часовне, превращенной в зал суда. К рядам жестких скамеек со спинками, стоящим вдоль центрального прохода, добавили еще стулья. По центру в передней части, перед столом для судей, за которым должны были сидеть Жан де Малеструа и брат Жан Блуин, находился помост с трибуной для свидетелей. Все это лишало часовню присущего ей ореола священного места.