Лондон, июнь 1815 года
Софи примостилась на краю дивана; голова ее склонилась к плечу, и забытая вышивка лежала на коленях. За окном гостиной – слуга открыл его, чтобы проветрить душную комнату, – вдруг послышался конский топот.
Софи посмотрела на Тристана, дорогого друга, сидевшего рядом с ней на диване с узором из пальм; поза Тристана – расслабленная, а черные локоны ниспадали почти до плеч. Он и его жена Нэнси навещали Софи почти ежедневно, чтобы спасти от бесконечного одиночества, преследовавшего ее с тех пор, как муж уехал на войну. Но недавно Нэнси поехала в Сомерсет к заболевшей матушке, так что на этой неделе Тристан приехал один.
Чувствуя нежелание Софи разговаривать, он улыбнулся, показав ямочки у губ. Сжав ее руку, спросил:
– Посмотреть, кто это, Соф?
Она снова повернулась к окну. Занавеси трепетали на ветерке подобно лесу – словно упрашивали раздвинуть их и вглядеться в сгустившиеся сумерки.
Софи кивнула и заморгала, пытаясь отделаться от жжения в глазах, предвещавшего новый поток слез. Так продолжалось много дней с тех пор, как они услышали о битве при Ватерлоо. И каждый раз, когда по дорожке катился экипаж или раздавался конский топот, ее одолевали волнение и страх. Может, это Гарет, возвратившийся с войны? Может, новости о нем? Или известие о его гибели на поле брани?
Тристан выпустил ее руку и медленно встал. Высокий и изящный, он, как всегда, был модно, со вкусом, одет; приталенный черный фрак с полосатым жилетом и желтовато-коричневые брюки – все это прекрасно подчеркивало достоинства его фигуры.
Глядя на Тристана, идущего к окну, Софи тяжело вздохнула; она знала, что он беспокоился за Гарета не меньше, чем она. Тристан был ближайшим другом Гарета, его наследником и кузеном. Когда Гарет их покинул, именно он, Тристан, предложил ей поддержку, но напряжение последних месяцев сказалось и на нем: появились морщинки вокруг выразительных карих глаз, осунулось лицо, а обычную беззаботную веселость сменила серьезность.
Раздвинув занавески, он стал вглядываться в темноту. Софи молча наблюдала за ним, положив руку на округлившийся живот.
Судя по всему, происходившее имело какое-то отношение к Гарету; в противном случае Тристан успокоил бы ее в тут же секунду, как выглянул наружу.
Она молилась, чтобы Тристан увидел, как Гарет спешивается и входит в дом… Нет, не входит – почти бежит, чтобы побыстрее увидеть свою жену. Возможно, муж уже поднимается по ступенькам…
Софи закрыла глаза, представляя, как он с улыбкой на мужественном лице распахивает дверь. И сейчас она, крича от радости, бросится в его объятия…
– Это сэр Томас, – сообщил наконец Тристан. – И он один.
Софи заставила себя открыть глаза. Но она боялась взглянуть на Тристана. Сэр Томас являлся адъютантом Гарета, и видеть его отдельно от Гарета… О, это было… просто неправильно.
Глядя на умирающий огонь в камине и на его золотистые отблески на стенах комнаты, Софи вдруг подумала о том, что ее лондонская гостиная выглядит угнетающе и тоскливо; ей захотелось вырваться из города, захотелось уехать на север, в Колтон-Хаус, где они вместе с Тристаном и Гаретом когда-то играли – тогда юные и беззаботные, верившие, что будут жить вечно.
Малыш в ее животе шевельнулся, и она машинально погладила мягкий голубой муслин платья. Наверное, дитя почувствовало ее волнение, и Софи, вынуждая себя успокоиться, подумала: «Нужно сделать все возможное, чтобы уберечь это чудо-дитя от зла».
Тристан же молча приблизился к ней и уставился на дверь. Через несколько секунд постучали, и он сказал:
– Войдите.
Коннор открыл дверь и доложил:
– Лейтенант сэр Томас Джонсон просит позволения поговорить с вами, ваша светлость. – Дворецкий тяжело вздохнул и добавил: – Он говорит, что дело срочное.
Тристан молча кивнул Коннору. Тот вышел и почти сразу же вернулся вместе с рыжеволосым офицером. Софи и раньше встречалась с сэром Томасом, поэтому знала, что лейтенант был человеком жизнерадостным. Но сейчас он был мрачен, а между его бровями залегали глубокие морщины.
Софи столкнула вышивку с коленей и с трудом поднялась. Дворецкий тотчас закрыл дверь за лейтенантом, оставив их втроем.
Сэр Томас сдержанно поклонился и сделал шаг вперед; он по-прежнему был хмур и мрачен.
Голова у Софи закружилась, и она прошептала:
– Нет, нет, нет…
Сэр Томас судорожно сглотнул и пробормотал:
– Ваша светлость, я приехал с новостями о вашем муже, и я… – Он внезапно умолк.
– Выкладывайте! – прорычал Тристан.
– Полковник… э… герцог…
– Нет-нет, – снова пробормотала Софи.
Сэр Томас облизнул пересохшие губы и вновь заговорил – быстро-быстро и почти неразборчиво:
– Сожалею, мэм, но герцог Колтон скорее всего пал в битве при Ватерлоо. Впрочем… Поскольку тело его пока не нашли, у нас еще есть слабая надежда, мэм.
– Нет, нет, нет!.. – закричала Софи. Горячие слезы струились по ее лицу.
Тристан обнял ее и стал бормотать ей на ухо слова утешения. Сэр Томас неловко переминался с ноги на ногу, устремив взор на пальму в горшке, стоявшую в углу комнаты. Наконец, снова сглотнув, он проговорил:
– У меня к вам письмо от его светлости герцога Веллингтона, мэм. Он лично сказал мне, что гордится смелыми и благородными подвигами вашего мужа. И он заверил, что британская армия непременно найдет полковника. Мы привезем его… домой, мэм.
Софи отчаянно цеплялась за Тристана. Неужели ее жизнь кончена? О, как же она будет жить без Гарета?! Как вообще выдержит все это?!
– Возможно, он еще жив, – прошептал Тристан в ее волосы. – Софи, мы должны верить, что он жив.
– Нет, нет, нет, – твердила она. – Разве не понимаешь?..
Софи точно знала: если бы Гарет выжил, то непременно вернулся бы к ней. Ведь он обещал. А полковник Гарет Джеймс, третий герцог Колтон, никогда не нарушал своего слова.
– Мы найдем его, Софи. Поедем на континент и найдем его.
Но этому так и не суждено было сбыться.
Лондон, апрель 1823 года
Восемь лет спустя
Софи слегка натянула поводья, и ее гнедая кобыла пошла шагом. Тристан, скакавший рядом на сером, в яблоках, жеребце, последовал ее примеру, они поехали медленнее.
Держа поводья одной рукой, Софи положила другую руку на теплую холку кобылы и с наслаждением вдохнула свежий утренний воздух. Вьющаяся между деревьями дорожка была в это утро безлюдна и тиха, возможно – из-за надвигавшегося дождя. Воздух же казался тяжелым и сырым, так что они с Тристаном покинули дом пораньше в надежде побыстрее совершить прогулку, прежде чем разверзнутся хляби небесные. На ветвях и на траве серебрился иней, а капли, собиравшиеся под распускающимися листьями, то и дело отрывались и падали на землю, мерцая крохотными алмазами.