Нахмурившись, Гарет сунул ключ в замочную скважину двери Софи. Время завтрака уже миновало, пора было идти на ленч, и он умирал от голода. Хотя Софи, возможно, еще одевалась, он намеревался немного поторопить горничную, чтобы они наконец могли спуститься вниз и поесть.
Дверь скрипнула. Гарет толкнул ее, вошел – и сразу все увидел.
Тристан и Софи. Вместе. На кровати. Целуются так, словно хотят проглотить друг друга. Целуются с такой страстью, которая ему, Гарету, даже не снилась.
При скрипе открывшейся двери любовники отпрянули друг от друга. Тристан скатился с Софи, наспех одернув ее сорочку, и оба уставились на герцога с выражением ужаса на лицах – очевидно, ожидали повторения прежней сцены.
Гарета же сначала охватила слепая ярость, как в ту первую ночь, когда он увидел привязанную к кровати Софи. Но ярость быстро сменилась недоумением, смущением, печалью. И наконец, смирением.
Он так долго и так свирепо боролся… Так настойчиво старался вернуть любовь, хотя она давно умерла. Увы, они с Софи оба изменились, и пора было признать правду. Софи полюбила другого, и он, Гарет, не имел права их разлучать. Более того, ему уже не хотелось это делать. Ведь он любил их обоих, обоим желал счастья. Они и были счастливы, но потом явился он и превратил их жизнь в кошмар. А ведь они родные ему люди.
Он ожидал мучительной боли, но ничего не почувствовал. И вдруг осознал, что в душе своей уже отпустил Софи. Отпустил давно, но просто отказывался признаться в этом – даже самому себе.
– Простите меня. – Герцог сдержанно поклонился и, по-военному развернувшись, похромал к выходу. Дверь со стуком закрылась.
Софи нашла его на краю деревушки. Гарет медленно шел на север, в направлении Шотландии. На нем были лосины из телячьей кожи, высокие черные сапоги и белая рубашка, плащ он не позаботился надеть и галстук – также.
Утро было теплым и безветренным. Небо безмятежно голубело, в воздухе раздавались чириканье и трели певчих птичек, а за фермой, мимо которой они проходили, синело поле колокольчиков, окаймлявших обе стороны дороги.
Гарет тяжело опирался на трость. Софи поспешила догнать его, и, услышав скрип ее ботинок по гравию, он остановился.
– О Гарет!.. – выдохнула она, положив ему руку на плечо.
Он поежился, но не отстранился. И они, окруженные ароматами цветов и трав, снова зашагали по дорожке.
– Тебе нельзя так много ходить, – сказала наконец Софи.
– Доктор сегодня уже был, и он разрешил мне ходить и ездить верхом, – ответил он, глядя прямо перед собой.
Она нежно сжала его руку.
– Мне очень жаль, Гарет.
– Знаю, Софи.
Они молча поднялись на небольшой холм, с которого были видны пасущиеся овцы.
«Что теперь?» – хотелось ей спросить. Но она не спросила – струсила. Впрочем, и так было ясно: случилось неизбежное. Мечта сделать обоих счастливыми осталась всего лишь мечтой.
– Я собираюсь в погоню за Фиском, – сообщил Гарет. – Я хочу спасти Ребекку.
Тетя Бертрис сказала бы, что уже слишком поздно, но Софи мысленно согласилась с Гаретом.
– Я тоже этого хочу, – пробормотала она.
– А когда я убью Фиска… – Он умолк и сделал глубокий вдох.
– Тебе ни к чему убивать Фиска. Достаточно и того, что Ребекка будет в безопасности, – поспешно проговорила Софи.
Он устремил на нее пристальный взгляд и отчетливо сказал:
– Я убью его.
Софи со вздохом кивнула:
– Что ж, твое дело…
– Я сделал глупость, вернувшись домой, – продолжал Гарет. – Мне не следовало…
– Нет-нет, – перебила Софи. – Поверь, я каждый день благодарю Бога за твое возвращение.
Он искоса взглянул на нее и покачал головой.
– Я принес вам только мучения и боль. И страдания. Из-за меня репутация сестры погублена, а тебя… тебя едва не убили.
– В этом нет твоей вины.
Гарет нахмурился и проворчал:
– Ох, Софи, ты никогда никого не винишь. Но я-то знаю, из-за чего все это случилось.
– А как же Миранда? – спросила она, почувствовав боль в груди.
Гарет споткнулся.
– При чем тут Миранда?
– Ты сделал ее счастливой. Она всегда считала, что ее отец погиб, но ты вернулся, и она любит тебя всем сердцем.
Он опустил глаза, и Софи вдруг поняла, что в его руке зажат миниатюрный портрет дочери. Он провел по нему пальцем и проговорил:
– Я буду скучать по ней.
Софи судорожно сглотнула.
– Ты ведь вернешься домой вместе с Бекки, правда?
Он отрицательно покачал головой и сунул портрет в карман.
– Я привезу Ребекку домой, улажу все судебные вопросы, касающиеся нашего брака, но не останусь в Англии. Ведь ты сделала свой выбор…
Наступил момент, которого Софи уже давно боялась. Но что же сказать? Сказать, что она выбрала Тристана? Или солгать?
Нервно облизнув губы, Софи проговорила:
– Помнишь тот день, когда мы с Мирандой сидели в гостиной и ты сказал, что скучаешь по Бельгии и по свободной жизни?
– Да, помню. – Гарет насторожился.
– Так вот именно такой я чувствую себя рядом с Тристаном. Чувствую себя свободной.
Гарет молчал, и Софи, тяжко вздохнув, продолжала:
– Да, я сделала свой выбор, и я… – Боль в груди стала почти невыносимой, но Софи все же сказала: – И хочу быть с Тристаном.
– Я не стану мешать, – ответил Гарет.
По щекам Софи заструились слезы.
– Я все еще люблю тебя, – прошептала она.
– Знаю, что любишь. Но любишь не так, как Тристана.
По ее лицу по-прежнему катились соленые капли. Всхлипнув, она проговорила:
– Я не хочу, чтобы ты покидал нас.
– Так нужно, Софи.
– Но мы… я… Ты мне нужен, Гарет.
Гарет остановился и, взяв ее за плечи, посмотрел ей в лицо. Утирая пальцем слезы с ее щек, он проговорил:
– Нет, Софи, не нужен. Ты доказала это, когда меня не было. И доказала снова, когда я находился под действием опиума.
– Но М-миранда… Она нуждается в тебе. – Софи всхлипывала и шмыгала носом.
– Я никогда не оставлю свою дочь. Буду навещать ее, писать ей, проводить с ней время, смотреть, как она растет. И мысленно всегда я буду с ней рядом, понимаешь? Но сначала я должен поймать Фиска, привезти домой Ребекку и восстановить контроль над своим состоянием. Я не стану оспаривать апелляцию Тристана и поддержу его требование расторгнуть наш брак. А потом… потом я вернусь на континент. Там у меня остались незавершенные дела.