— Еще бы мне не помнить! Что ты от природы совсем не глупая, мне давно было известно, но ведь никто тебе раньше ничего не рассказывал о гвоздике. — Она рассмеялась. — Я прекрасно помню твой обиженный взгляд, когда я как-то сказала твоему накора , что он должен набраться терпения и действовать особенно осмотрительно, потому что ты еще совсем ребенок и не разбираешься во всем этом.
Салима расхохоталась:
— О да, это был тяжелый удар по моему самолюбию! Кстати, как и любой твой совет, который ты мне давала.
— Охотно верю! — с довольным видом ответила Замзам. — Но послушай, Салима, ведь женские добродетели не кладут сразу новорожденной девочке в колыбель. И тебе тоже не положили, и поэтому тебе надо самой заботиться о них — больше, чем другим. И теперь я ужасно рада, что ты так преуспела в управлении большим хозяйством. О твоих урожаях ходит добрая слава.
— Да, это мне в радость, — поскромничала сестра, но в голосе ее отчетливо звучала гордость.
Замзам покачала головой под шейлой.
— Ужасно жаль, что ни твоя добрая матушка, ни Зайяна не могут видеть твоего успеха. Для них было бы большим счастьем узнать, какой замечательной молодой женщиной ты стала.
Салима покраснела, хотя под полумаской это было незаметно, и тут же почувствовала на себе испытующий взгляд собеседницы.
— Вот ты спросила, счастлива ли я. А ты-то сама счастлива?
Младшая сестра помолчала. Счастлива … В сущности, простое слово, но очень важное. Когда же в последний раз она была безоговорочно счастлива? Кажется, прошла целая вечность. Да, это было еще до того, как она позволила Холе втянуть себя в заговор против Меджида. До того, как она потеряла мать. И никогда с тех пор, как умер ее отец. До всех этих горестных событий, да, она была счастлива, беззаботна и весела, тогда она, казалось, могла обнять весь мир.
— Чего тебе не хватает для счастья, Салима? — осторожно переспросила Замзам.
Кроме потребности ухаживать за детишками в Кисимбани и быть уверенной, что им хорошо, была еще одна причина, почему день за днем Салима собирала детей вокруг себя: она страстно хотела, чтобы все они, крутящиеся в ее дворе, были ее собственными. Жизнь в Кисимбани радовала ее, но собственная семья сделала бы ее совершенно наполненной.
Иногда, когда Метле — она была уже замужем — приезжала к ней в гости, она привозила с собой близнецов, которыми недавно разрешилась. Вначале это были тощенькие крошки — а теперь оба уже стали крепкими малышами с кожей, позолоченной солнцем. И каждый раз, когда Салима брала какого-то из них на руки, она вдыхала запах кожи — смесь ароматов молока, меда и ванили, и ее начинала терзать тоска по младенцу. Но казалось, мечта о муже так и останется неосуществимой.
Слава о Салиме как о предательнице, ходившая по острову, все еще не утихла, и даже маленькое состояние, плодоносные земли, которыми она владела, не перевешивали вполне возможной немилости со стороны султана Меджида, в которую можно было попасть, если попросить руки его опальной сестры. В обязанности Меджида как главы семьи входили поиски супруга своим сестрам. Однако — хотя во всех остальных случаях он был милостив — сейчас, как видно, он не собирался устраивать брак Салимы.
Смерть отца отодвинула ее поездку на свою свадьбу в Оман, потом соперничество братьев разрушило все планы, а спровоцированная извне ее «верность» Баргашу вообще уничтожила всякую мысль о свадьбе. Салиме скоро двадцать. Лучшие годы для замужества миновали, и последующие наверняка будут такими же и пройдут мимо.
Исполнить ее заветное желание под силу было только Аллаху — об этом она часто напоминала себе. Единственное, по чему она тосковала, чему сама могла бы содействовать, тоже казалось ей невыполнимым.
— Мне так не хватает моря, — наконец тихо призналась она. — Я никогда не смогу привыкнуть к тому, что его не видно из окна. — И в нескольких предложениях Салима поведала сестре, что все ее усилия купить поместье на берегу до сих не увенчались успехом. — Несмотря на то, что я наняла самого лучшего диллала , — заключила она почти в отчаянии.
Замзам пренебрежительно щелкнула языком.
— Такое поместье не купить через посредника, дорогая! Такое поместье всегда продается втайне. Если кто-то знает кого-то, и тот тоже знает кого-то еще, а у того есть друг или племянник, или двоюродный брат, который желает иметь в собственности не землю, а золото, или тот, кто предпочитает город деревне. Я хорошо знаю всех людей в округе — позволь мне это для тебя сделать!
— Двоюродный брат моего мужа в основном живет в городе, — прошептала Замзам извиняющимся тоном, когда слуга открыл им главные ворота и впустил их. Судить о том, каков сам дом, было трудно — его почти не было видно. Там, где когда-то был разбит ухоженный сад, без присмотра людей под щедрым солнцем Занзибара вымахали настоящие джунгли из пальм и гигантских деревьев манго, с которых свисали плоды, а рядом — плоды инжира. Джунгли из необрезанных гвоздичных деревьев и зарослей кустарника, цветущего всевозможными цветами различных окрасок, хранили здание, как роскошный кокон.
Салима начала внимательно осматриваться, а слуга тем временем открыл ставни выходящих на деревню окон, и лучи, проникшие сквозь узкие щели, заиграли на полу солнечными зайчиками. И хотя она сразу заметила, что скудная мебель от соленого воздуха превратилась в рухлядь, а повсюду хлопьями лежит пыль, что каменные полы стерты и всюду висит плотная паутина, в первую очередь она увидела, как крепки стены этого большого дома и как просторны комнаты с высокими потолками.
— Отсюда можно пройти во внутренний двор, — провозгласил слуга, сопроводив слова движением руки. — Если благородные госпожи соизволят последовать за мной…
Из просторного холла через боковую дверь они вышли во двор, обнесенный высокой стеной, а напротив господского дома располагалась небольшая хозяйственная постройка: помещения для прислуги и кухня с кладовками, как сообщил сестрам их сопровождающий.
На пристройку Салима почти и не взглянула, зато сразу обратила внимание на речушку, выплескивающуюся через отверстие в стене и весело сбегающую по прихотливым извивам между дикорастущими кустами и пучками травы по пояс и вновь исчезающую в проломе в каменной стене на противоположной стороне. Уголки ее рта дрогнули в улыбке.
Маленькая речка во дворе — совсем, как в Мтони.
— Прошу вас, госпожи, сюда, — сказал слуга и повел их назад в дом, потом по лестнице на второй этаж. Свет, прогоняя тени, заполнил все комнаты, когда ставни стали с шумом открываться одна за другой. Вслед за светом через окна поторопились ворваться свежие запахи зелени и цветов, подгоняемые возбуждающим морским бризом. Равномерное дыхание моря, ранее почти заглушаемое тихим шелестом листьев, постепенно набирало силу и переходило в сытое урчанье.
— А отсюда — самый прекрасный вид на море.
Ставни распахнулись, и у Салимы перехватило дыхание. Словно созданные рукой человека стволы пальм под перистыми кронами были изогнуты так прихотливо, что образовали прелестную раму для ослепительно голубого моря, такого яркого, что она физически ощутила щекотанье в животе. На солнце сверкали белые паруса проходящих мимо судов, и на морской ряби покачивались маленькие рыбачьи суденышки.