Зато теперь каждый вечер Эмили сопровождала толпа занзибарцев, которые пребывали в убеждении, что их Биби Салме именно сегодня взойдет на германское судно, чтобы навсегда отплыть на новую родину, и не хотели упустить случая с нею проститься.

— Ква хери, Биби! Ква хери, — кричали они. — До свиданья, госпожа, до свиданья! — И так громко, что наверняка это доносилось до покоев султана. Особенно смелые, из тех, кто помоложе, бросались в воду слева и справа от шлюпки, доставлявшей Эмили и детей на «Адлер», и плыли рядом до самого парохода, смеялись и фыркали между возгласами «Ква хери, Биби! Ква хери!».

Ква хери — два щемящих слова, которые рвали сердце Эмили каждый вечер заново. И каждый вечер все повторялось, как будто она сегодня отплывает домой. Невзирая на то, что ее заверили, что она может пробыть здесь еще несколько дней — по меньшей мере.

Но не только поэтому она по здравом размышлении приняла решение снять в городе квартиру, о коем в конце месяца и поставила в известность адмирала Кнорра.

— Об этом не может быть и речи! Это совершенно исключено, фрау Рюте!

В первый раз видела Эмили адмирала таким раздраженным.

— Я благодарю вас и команду «Адлера» за гостеприимство, — холодно отвечала Эмили. — Вы сделали все от вас зависящее, чтобы наше пребывание на борту было возможно приятным, насколько позволили обстоятельства. Но вы, бесспорно, понимаете, что мои дети и я после долгих недель на воде очень соскучились по настоящей постели. Французская гостиница, которую мы нашли, кажется нам чрезвычайно удобной…

— Гостиница пусть стоит, как стояла, фрау Рюте, а вы останетесь здесь. — Таков был ответ. — Вы, кажется, не понимаете, что вы не просто обычные путешественники. Британский консул Кирк крайне недоволен вашими прогулками по городу и вашим ежевечерним присутствием при исполнении национального гимна.

И в самом деле, Эмили поняла, что к чему, и разобралась в той возне, что происходила за ее спиной: обмен телеграммами между Лондоном, возмущенным ловким шахматным ходом Бисмарка, и Берлином, пытавшимся умиротворить Лондон, и эта игра привела ее в ярость.

— И он опасается гнева султана на ваше столь нарочитое пребывание на острове и того, что здешние англичане и немцы тоже его почувствуют. Если бы была воля Кирка, то вы давно бы покинули остров, и немецкий консул совершенно разделяет его мнение.

— Я не могу сейчас уехать, — воскликнула Эмили, охваченная внезапным страхом быть высланной преждевременно и против собственной воли. — Не с пустыми руками! Не сейчас, когда здесь вы с вашей эскадрой! Лучшей возможности заявить брату о своих притязаниях у меня никогда больше не будет!

— Уважаемая сударыня, — продолжил адмирал. — Я с удовольствием употреблю все свое влияние как адмирала и как представителя Германской империи, чтобы передать ваши бумаги султану. Но в дальнейшем попрошу вас оставаться на борту «Адлера». Только здесь я могу гарантировать вашу безопасность и безопасность ваших детей. — Он нахмурился. — Надеюсь, вы не собираетесь лично обратиться к султану Баргашу?

Эмили быстро опустила глаза. Пальцы ее беспокойно затеребили юбку. Голос ее звучал тихо, даже неуверенно, когда она ответила:

— Если и так, разве это не мое личное дело?

— Нет, сударыня. Теперь нет. И это не принимая во внимание интересы Германии, которыми вы, скорее всего, пренебрегаете; но вы рискуете разгневать султана и этим лишь навредите себе и детям.

«Баргаш мой брат, он же никогда…» — хотела было она возразить, но тут ей припомнились жуткие рассказы Захиры, и она промолчала.

— Не хотите ли вы меня убедить, будто и не заметили, что султан следит за каждым вашим шагом?

Она стиснула губы, так что рот ее превратился в тонкую линию. Конечно, она заметила индийцев, которые повсюду следовали за ними: это были шпионы Баргаша. Они были настолько уверены в себе, что под видом торговцев каких-то дешевых побрякушек даже проникли на борт «Адлера», как ей сообщил лейтенант.

— И не говорите мне, — продолжил он глухо, — будто вам не передавали, что тех, кто дружески вас приветствует, султан повелел хватать и наказывать плетью?

Эмили судорожно вздохнула и покачала головой, а потом просто опустила ее, как провинившаяся школьница.

— Это… об этом я не знала.

В голове у нее застучали молоточки.

Нет, это неправда… Невозможно, чтобы это оказалось правдой…. Неужели это тот Занзибар, по которому я так тосковала все эти годы? Что же это за мир, в котором возможно такое?

— Не обольщайтесь тем, как вас встречает простой народ, фрау Рюте, — проник в ее сознание тихий голос адмирала. — Кому есть что сказать, тем ваше присутствие здесь неугодно. Если вы намерены отказаться от защиты, которую предлагает наша эскадра, то я слагаю с себя всякую ответственность за вашу безопасность и безопасность ваших детей.

Эмили выпрямилась и гордо вскинула голову.

— Я сама сумею защитить себя и своих детей. В конце концов, я здесь родилась и выросла. Занзибар — моя родина.

Ее собеседник покачал головой и тоже встал.

— Мне очень жаль, что я вынужден сказать вам это, фрау Рюте, но вы ошибаетесь. Занзибар был вашей родиной. Много лет тому назад.

62

— И ты действительно вот так просто хочешь туда пойти? — Выражение лица Тони и ее тон были крайне скептическими. Она старалась идти в ногу с матерью, охваченной таким возбуждением, в каком дети ее давно не видели; она выскочила из гостиницы и широким шагом устремилась вперед.

— Ты же сама видишь, — дерзко ответила Роза вместо матери.

— Был такой обычай при моем отце-султане, — ответила Эмили, преисполненная мрачной решимости, не сводя глаз с высящегося над городом дворца Бейт-Иль-Аджайб. — Каждый, кто хотел подать свои претензии, имел право без всяких формальностей предстать перед султаном. — Она умолчала о том, что всерьез опасается, как бы и этот обычай не был нарушен Баргашем.

Когда они уже стояли перед мощными воротами, в которые Баргаш возжелал въезжать на слоне, Эмили на миг заколебалась — но тут же шагнула вперед, увлекая с собою детей. Стража смотрела на них не хмуро, а скорее внимательно, пристально.

— Ас-саламу алейкум, — вздернув подбородок, приветливо произнесла она, однако с оттенком надменности и княжеской гордости. — Эмили Рюте, урожденная принцесса Салима бинт-Саид желает видеть султана сейида Баргаша ибн-Саида. По личному делу как подданная Германской империи и как сестра его высочества прошу аудиенции для себя и моих детей, благородных племянника султана и племянниц.

— Ва-алейкум ас-салам, — ответствовал один из стражей ворот, явно смущенный. Но все-таки поклонился, попросил ее подождать немного и исчез за воротами.

Некоторое время они ждали — под палящим солнцем, как нищие , злобно подумала Эмили, не сводя взгляда со стражников. Украдкой Тони и Роза носовыми платочками вытирали капли пота со лба; их летние платья были слишком теплыми для Занзибара, а тень от шляп и зонтиков не спасала.