— Потом случился пожар, — продолжила Пейдж.

— Обнаруженный Ли Ченом, — уточнил Райли.

— После пожара ни твой дед, ни Ли Чен не вернулись в магазин.

— Существовало предположение, что причиной пожара послужил поджог, но никаких подтверждений этому не было. Хатуэи не настаивали на расследовании.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Все просто. Если бы они настаивали на расследовании, его бы провели. Хатуэи имели большое влияние в обществе, и никто не стал бы игнорировать их требование. Значит, Уоллес по какой-то причине не хотел преследовать поджигателя. А может быть, это был он сам?

— Он не сжег бы свой собственный магазин, — горячо возразила Пейдж.

— Может быть, ради страховых денег? Время было трудное, послевоенное.

— Их дела были не так плохи, — ответила она. — С тем же успехом можно предположить, что Ли Чен или твой дед устроили пожар. И если ты намерен палить в моего деда, то часть огня можешь обратить и против своего. Потому что все твои намеки, включая вывоз национальных сокровищ из Китая, можно распространить на всех троих.

Райли задумался на мгновение, и она видела, что идея пришлась ему не слишком по душе. Конечно, она говорит жестко. Потому что не хочет верить, что ее дедушка сделал то, о чем они говорили.

— В этом альбоме есть еще что-нибудь? — спросил Райли.

Она проверила следующую страницу, но та оказалась пустой.

— Ничего, — сказала она, закрывая альбом.

— А что в большом конверте?

Пейдж вынула пачку писем.

— Они все на имя моего деда. — Она открыла первое и начала читать вслух:

— «Дорогой Уоллес, я так по тебе скучаю. Я ненавижу эту войну. Я ненавижу то, что мы не можем быть вместе. И страшно огорчена тем, что мы не поженились, прежде чем ты уехал. Я думаю о тебе каждый день. Мое сердце с тобой, Уоллес. Храни себя. Люблю всегда, Долорес».

Пейдж почувствовала прилив эмоций, когда сложила лист бумаги и вернула его в конверт.

— Любовное письмо от моей бабушки. Кто бы мог подумать, что кто-то может любить такого капризного старика?

— Он, наверное, не всегда был капризным.

Пейдж открыла следующее и тихо читала:

— «Дорогой Уоллес, мне страшно. Мы ничего не слышали о тебе так давно. Тебя объявили пропавшими без вести. Я была у твоих родителей, когда нам принесли эту страшную новость. Твоя мать упала в обморок. Отец не поверил, он сказал, что ты не мог пропасть. Я тоже не верю, что ты пропал навсегда. Я сердцем чувствую, ты жив и вернешься домой, ко мне. У нас есть общее будущее, дети, внуки. Мы вместе состаримся. Я очень сильно скучаю по тебе, Уоллес. Я сделаю все, чтобы вернуть тебя, и я знаю, ты сделаешь все, чтобы вернуться ко мне. Ты такой сильный, решительный, упрямый. Ты пройдешь через все. Мы оба будем»… — Голос Пейдж затих, она взглянула на Райли. — Ей, наверное, было так страшно.

— Она не отказалась от него.

— Нет. И он вернулся к ней, как она и думала.

— Он сделал все, что должен был сделать для возвращения.

— Может быть, — сказала Пейдж. Интересно, что предпринял ее дед, чтобы выбраться из Китая. — В любом случае, я уверена, в остальных письмах то же самое. Я не вправе их читать. Они слишком личные. — Она положила конверт и фотоальбомы в коробку и встала. Райли вернул коробку на место, на верхнюю полку. — Думаю, мы закончили.

— Да. — Райли в последний раз оглядел спальню, прежде чем они выключили свет и вышли в коридор. — Есть еще одно место, которое я хочу осмотреть, прежде чем уйти.

— Мы можем сделать это внизу, — сказала она быстро. — Здесь домоправительница и, может быть, одна из служанок. Мой отец отдыхает у себя в спальне.

— Меня не интересует первый этаж или спальня твоего отца. Пришло время платить.

— Что это значит? — Пейдж непонимающе уставилась на него.

— Я показал тебе мою. Сейчас ты покажешь мне свою.

— Скажи ясно, о чем именно мы говорим? Что я должна показать тебе?

— Твою спальню. Я хочу увидеть, где принцесса проспала бо́льшую часть своей жизни.

22

Вопреки здравому смыслу Пейдж пробралась вместе с Райли вниз по лестнице в свою старую спальню. К счастью, она располагалась в дальнем конце коридора на втором этаже, отделенная от спален обоих родителей несколькими комнатами и двумя ванными комнатами. Она переехала сюда на другое утро после тринадцатого дня рождения, подняв, как говорили взрослые, восстание подростка. Мать надулась на неделю, а отец — это был один из немногих случаев в ее жизни, — встал на ее сторону, заявив, что ей необходимо больше пространства и уединения.

— Она не так хороша, как я ожидал, — сказал Райли с некоторым разочарованием. — Где кровать с балдахином и розовый ковер?

— Ненавижу розовый цвет, — фыркнула Пейдж.

— Ты, должно быть, ненавидишь все цвета.

Она увидела свою комнату его глазами. Кремовые стены, кремовые ковры, кремовое покрывало на двуспальной кровати с едва заметным цветочным узором, скорее, намеком на узор. По крайней мере, каркас кровати, письменный стол и комод были темного дерева.

— Где плакаты рок-звезд, спортивные трофеи, коллекция антикварных фарфоровых кукол? — спросил он.

— Откуда ты знаешь, что у меня она есть? — удивилась Пейдж.

— Догадался. — Райли сел на кровать, привалился к мягким подушкам, у него хватило наглости положить на покрывало ноги, не снимая обуви. — Тебя растили как принцессу?

— Ты не против убрать ноги с кровати?

— Боишься, что запачкаю?

— Не боюсь. Мне не нравится его чистить.

— Разве у тебя нет домработницы?

Пейдж скрестила руки на груди и задумчиво изучала его.

— Это еще один тест, да? Я начинаю распознавать их. Мне постоянно кажется, что ты меня проверяешь, только я не совсем уверена, какую часть меня.

Его глаза потемнели.

— А какую часть ты бы хотела?

— Как насчет той, в которой я настоящая. А ты судишь обо мне по стереотипам богатых девушек, которых встречал в своей жизни.

— До тебя я не встречал ни одной богатой девушки.

— Трудно поверить.

— Почему? — бросил он с вызовом. — Ты думаешь, они жили в моем районе? Или служили вместе со мной в морской пехоте? Или ты думаешь, они работают на меня в моей скромной компании?

— Если тебе не с кем меня сравнивать, почему у тебя столько критических суждений обо мне? — Райли не ответил, но она видела, что задела его за живое, потому что его челюсти плотно сжались. — Я знаю, почему. Ты все еще пытаешься убедить себя, что притяжение, которое мы оба чувствуем, уведет тебя туда, куда ты не хочешь.