Он развернулся резко, шагнул к выходу. Через испуг, через тяжелое собственное дыхание Соня услышала, как провернулся ключ в двери.
– Марк! Что ты делаешь? – крикнула она сипло. – Открой дверь, слышишь? Открой!
Медленные шаги удалялись по коридору. Вскоре совсем стихли. Соня подошла к двери, побарабанила по ней яростно кулаком.
– Открой, слышишь? Не сходи с ума! – крикнула она.
И – опустила руки, сама испугавшись последней фразы. А вдруг… он и впрямь сумасшедший? Сумасшедший влюбленный Синяя Борода – час от часу не легче… Что теперь делать-то? Вот это да, вот это вляпалась-доигралась…
Соня встала посреди комнаты, уперев кулаки в бока, из горла поневоле вырвался нервный хриплый смешок. Так, надо и впрямь успокоиться, сесть и подумать, найти выход из дурацкой ситуации. Во-первых, никакой он не сумасшедший, а просто несчастный в своей дикой самоуверенности. Во-вторых – нечего паниковать. Не будет же она до конца жизни сидеть в этой комнате! Не убьет же он ее, как убивал своих жен Синяя Борода, все равно рано или поздно выберется! Лучше бы рано, конечно, чем поздно… А в-третьих, надо просто подумать, найти конкретный способ, как выбраться…
Телефон! Нет, не вариант, нет телефона… Даже тот, который принес в подарок, с собой забрал. Да и кому она будет звонить? Олегу? Спаси меня, я нынче пленница Синей Бороды, звоню из его подвала? Смешно…
И паспорт. Паспорт у него остался. Да черт с ним, с паспортом… Пусть на память себе оставит.
Балкон! Можно спрыгнуть с балкона, вот что! Так, сейчас глянем, что там и как… Ой, высоко. Запросто ноги переломать можно. Тогда уж точно – долго отсюда не выберешься…
Нет, это же смешно, в конце концов. Да, смешно, но дверь-то и впрямь закрыта! Комедия «Кавказская пленница» в чистом виде, со смеху помереть можно! Эй, товарищ Саахов! Ах, какой жених! Ты где? Давай уже, открывай… Не поведу я тебя в прокуратуру, не бойся!
И словно в продолжение нелепой ситуации – голос Марка за дверью:
– Сонечка, ты ужинать будешь? Тебе принести что-нибудь?
– Открывай давай, ужинать… – произнесла Соня устало, насмешливо. – Хватит дурака валять. Мне на поезд успеть надо…
– Что ж, значит, ужинать ты не будешь… Хорошо, Соня, утром поговорим. Ты выспишься, еще раз все обдумаешь…
– Нам не о чем говорить, Марк. Открой.
– Я даю тебе одну ночь, Соня. Чтобы ты сама приняла правильное решение. Мне очень важно, чтобы – сама… А иначе…
– А что – иначе? Убьешь и в саду закопаешь? Ты ведь уже убивал своих жен, Марк, правда? Не доставайся же ты никому?
– Одна ночь, Соня. Одна ночь. Думай сама, решай сама. Тем более на поезд ты уже опоздала. И авиарейсов ни вечерних, ни ночных нет. Спокойной ночи, Соня… Надеюсь, ты примешь единственно верное решение. Я люблю тебя. Я очень хочу, чтобы ты стала моей женой…
Соня дернулась, как от озноба. Лицо исказило судорогой неприятия, слетело с губ злобно-шипящее, но тихое, чтоб не донеслось до уха этого сумасшедшего:
– Да пошел ты!..
Она вздохнула, расслабила стянутые напряжением плечи, откинула голову назад в изнеможении. Ладно, утром так утром… Все равно бы пришлось на вокзале ночевать. Говорят, утро вечера мудренее. Надо спать лечь, чтобы поскорее наступило это утро…
* * *
Соне не спалось. Конечно же, ей не спалось. Да и сразу было понятно – бесполезная это затея. Слишком много всего ворочилось внутри, ныло болью, требовало выхода. И вовсе не связана была эта боль с запертой дверью, с дурацким положением, в которое она попала.
Соня поднялась с постели, начала мерить шагами комнату. Тени на стенах, на потолке будто сдвинулись с места, следовали за ней по пятам. Ангел в алькове, облитый лунным светом, в мольбе протягивал к ней руки… Подошла, огладила белую фигурку пальцами. «Что ты мне хочешь сказать, толстый здоровый херувимчик? Что я заблудшая овечка, да? Забрела в чужой дом, и дверка за спиной захлопнулась? Ничего, пустяки… Завтра овечка выберется на свободу, пойдет обратным путем… Не береди сердце, ангелочек, сердцу и без тебя тошно».
Вдруг выплыло из памяти грустное лицо Екатерины Васильевны, ее слова, сказанные про Николеньку: такие дети – они как ангелы на земле, одаривают любовью… Соня вздрогнула – ей показалось, что голос совсем рядом прозвучал. Она закрыла глаза руками, застонала глухо… Екатерина Васильевна ведь любила Коленьку-то. И слова эти не зря были ею произнесены, а с надеждой. А она не поняла, не услышала! Еще и усмехнулась про себя – от безысходности, мол, бедную женщину в такой горький пафос потянуло. От усталости. Только теперь вдруг ей открылось, что Екатерина Васильевна имела в виду! Это же так просто, господи, почему она сама раньше этого не понимала? Просто, понятно, желанно и до дрожи в душе необходимо! Любовью – одаривают! Той самой любовью, которая внутри тебя счастливой драгоценностью прячется! Трогают ее, ворошат ручонками, высвобождают из шелухи, выносят на солнечный свет, чтобы ты сама, сама засияла светом! Чтоб не блуждала в темноте овечкой потерянной!
– Простите, простите меня, Екатерина Васильевна… Стыдно мне сейчас, ой как стыдно. И больно. И ночь никак не кончается. Но наверное, когда работа внутри происходит, это всегда больно… Пусть, пусть будет больно. Скоро луна скроется, забрезжит рассвет в окне. Ах, телефона нет, вот бы Олега разбудить… Спросить про Николеньку. Нет, про Колю, Колю! Про своего сына Колю! Сказать Олегу просто, без обид – потерпи еще немного. И… прости меня. Мы на пару с тобой – заблудшие овечки…
Соня взглянула за окно. Вот уже и небо сереет. Значит, рассвет скоро. Но какая длинная ночь, какая мучительная! И какая нужная ночь. Наверное, такая случается раз в жизни у каждого. Ночь-откровение, ночь-перерождение, ночь-правда. Спасибо тебе, ночь…
И снова – шаги от стены к стене. Надо прилечь на минутку, сил нет. Заставить себя уснуть хоть на полчаса… Завтра силы понадобятся.
Проснулась она от легкого звука. Подняла голову от подушки, оглянулась. Ага, ключ в двери поворачивается… Вскинулась пружиной, оправляя на себе майку, ладонью пригладила волосы.
Марк появился в дверях улыбающийся, ловко держал растопыренной пятерней поднос с чашкой кофе. Всем своим видом изображал нарочитую лакейскую галантность – я к вашим услугам, мадам… Только явный перебор был с нарочитостью. И с галантностью тоже. Смешно выглядело. Жалко. Неуклюже. Вон, и ручонки дрожат, из чашки на поднос кофе выплеснулся.
Не глядя на нее, прошел в комнату, поставил поднос на низкий журнальный столик. Обернулся…
Соня смотрела на него в упор. Молчала. Видимо, было что-то в ее взгляде, отчего улыбка медленно сползла с его лица, обнажив глубокие невротические складки-морщины, бегущие от крыльев носа к уголкам губ. Надо же, еще вчера этих складок не было… Неужели тоже не спал всю ночь? И лицо серое, осунувшееся.
Так и стояли они в молчании, разглядывая друг друга. Наконец появилась на лице Марка привычная маска насмешливости, теперь уже с примесью печального разочарования.