– Люси...
– Он никогда не был для тебя тем, чем должен был быть. И никогда не стал бы, потому что он просто не был таким. И всякий раз, когда что-то было не так, ты менялась.
Я стояла возле окна и смотрела на спящий клематис и розы, примерзшие к подпоркам.
– Люси, тебе надо научиться быть несколько мягче и тактичнее. Нельзя просто вот так выпаливать все, что у тебя на уме.
– Как забавно это от тебя слышать. Ты ведь всегда говорила мне, как ненавидишь ложь и лицемерие.
– Нужно щадить чувства людей.
– Ты права. Но у меня ведь тоже есть чувства, – сказала она.
– Я чем-то тебя обидела?
– А как ты думаешь?
– Боюсь, что я чего-то не понимаю.
– Потому что ты совсем обо мне не думала. Поэтому ты и не понимаешь.
– Я всегда о тебе думаю.
– Это все равно что сказать: я богата, но я не дам тебе ни цента. Какая мне разница, о чем ты там втайне от меня думала?
Я не знала, что сказать.
– Ты мне больше не звонишь. Ты ни разу не приехала ко мне с тех пор, как он погиб. – В ее голосе звучала давно копившаяся боль. – Я писала тебе, но ты никогда не отвечала на мои письма. И вдруг вчера ты звонишь мне и просишь меня приехать, потому что тебе что-то понадобилось.
– Я не хотела, чтобы это выглядело именно так.
– С мамой то же самое.
Я закрыла глаза и прислонилась лбом к холодному стеклу.
– Ты переоценивала меня, Люси. Я далека от совершенства.
– Я не идеализировала тебя. Но я думала, что ты другая.
– Я не знаю, как мне защищаться, когда ты говоришь мне такое.
– А ты и не можешь защититься! Я смотрела, как серая белка прыгала по забору моего двора. Птицы клевали зернышки среди травы.
– Тетя Кей?
Когда я, повернувшись, посмотрела ей в глаза, я впервые увидела в них горечь.
– Почему мужчины всегда важнее меня?
– Нет, Люси. Это не так, – прошептала я. – Поверь мне.
На обед моей племяннице захотелось салата из тунца и кофе с молоком. Пока я сидела возле огня и редактировала статью для журнала, она копалась у меня в шкафу и в ящиках комода. Я старалась не думать о том, что кто-то берет мои вещи, складывает их не так, как я, и вешает мою куртку не на те плечики, на которых она висела. Люси обладала даром заставлять меня чувствовать себя в роли Железного Дровосека, ржавеющего в лесу. Неужели я становилась такой косной, серьезной, «взрослой», какую невзлюбила бы сама, будь я в ее возрасте?
– Ну, как тебе? – спросила она, появившись из моей спальни в половине первого. На ней был один из моих теннисных тренировочных костюмов.
– Мне кажется, у тебя ушло слишком много времени, чтобы найти себе только это. Однако он сидит на тебе превосходно.
– Я нашла еще кое-какие неплохие вещички, но в основном вся твоя одежда чересчур тяжеловата. Все какие-то официальные костюмы или темно-синего, или черного цвета, серый шелк в едва заметную полоску, хаки с кашемиром и белые блузки. У тебя, должно быть, штук двадцать белых блузок и примерно столько же галстуков. Кстати, тебе не стоит носить коричневое. А вот красного я у тебя что-то почти и не видела, хотя красный тебе идет, к твоим голубым глазам и светло-серым волосам.
– Пепельным, – поправила я.
– Пепел бывает серым и белым. Посмотри на огонь. А размер обуви у нас разный, дело не в том, что я ношу только «Коул-Хаан» или «Феррагамо». Зато я нашла черную кожаную куртку – блеск! Ты, случайно, в своей прошлой жизни не была мотоциклисткой?
– Это называется дубленка, и мне приятно, что ты с удовольствием будешь ее носить.
– А как насчет твоей парфюмерии и жемчугов? А джинсы у тебя есть?
– Из парфюмерии выбирай сама что хочешь. – Я рассмеялась. – И джинсы у меня, кажется, где-то есть. Наверное, в гараже.
– Покупки в магазине я хочу взять на себя, тетя Кей.
– Должно быть, я схожу с ума.
– Пожалуйста.
– Ну, ладно, посмотрим.
– Если ты не против, я бы хотела пойти в твой клуб и немного размяться. Я что-то все никак не отойду после самолета.
– Если ты здесь хочешь поиграть в теннис, я узнаю, сможет ли Тед найти время, чтобы поиграть с тобой. Мои ракетки лежат в стенном шкафу слева. Я как раз недавно начала играть новым Уилсоном. Мяч летит со скоростью сто миль в час. Тебе понравится.
– Нет, спасибо. Я лучше позанимаюсь на тренажерах или побегаю. А почему бы тебе не поиграть с Тедом, пока я буду заниматься, и мы бы могли поехать вместе?
Я послушно взяла телефон и набрала номер спортклуба «Уэствуд». У Теда было все расписано до десяти часов. Я дала Люси наставления и ключи от машины и после ее ухода, немного почитав возле огня, уснула.
Когда я открыла глаза, я услышала шорох углей в камине и тихий звон качаемых ветром колокольчиков за раздвижными стеклянными дверями. Медленно, большими хлопьями падал снег, небо было серо-черного цвета. Во дворе зажглись огни, в доме стояла такая тишина, что я слышала тиканье настенных часов. Было начало пятого, а Люси еще не вернулась из клуба. Я набрала телефон своей машины, но никто не ответил. Ей же никогда не приходилось ездить по снегу, с тревогой подумала я. Мне нужно было сходить в магазин купить на ужин рыбу. Я могла бы позвонить в клуб и попросить, чтобы ее позвали к телефону. Однако тут же я решила, что это было бы нелепо. Люси отсутствовала едва ли два часа. Она уже не ребенок. В половине пятого я вновь набрала номер телефона своей машины. В пять я позвонила в клуб, но ее не нашли. Я запаниковала.
– Вы уверены, что она не на тренажерах или не в женской раздевалке под душем? – переспросила я у женщины из клуба.
– Мы вызывали ее четыре раза, доктор Скарпетта. И я сама ходила искать. Я еще посмотрю. Если найду, я скажу ей, чтобы она немедленно вам позвонила.
– А вы не знаете, была ли она там вообще? Она должна была приехать в районе двух часов.
– Я сама приехала только в четыре. Я не знаю. Я вновь набрала телефон своей машины.
– Набранный вами телефон не отвечает... Я попыталась дозвониться до Марино, но его не было ни дома, ни на службе. Я вновь попыталась его найти в шесть часов. Я стояла на кухне возле окна. В бледном свете уличных фонарей медленно падал снег. Бродя по комнатам и продолжая набирать телефон машины, я чувствовала, как у меня сильно бьется сердце. В половине седьмого, когда я уже собиралась сообщать в полицию об исчезновении человека, зазвонил телефон. Вбежав к себе в кабинет, я уже потянулась к трубке и тут увидела, как на экранчике определителя номера зловеще высветились знакомые цифры. Те звонки прекратились после казни Уоддела. С тех пор я про них забыла. В замешательстве я застыла на месте, ожидая, что сейчас, после записанного на автоответчик моего сообщения, вызов, как обычно, прекратится. Но я была ошеломлена еще больше, когда узнала раздавшийся голос.