Съехав со скоростной трассы, Марино повернул на Седьмую улицу, а потом к северу, на Четырнадцатую, где я и работала. Офис главного судмедэксперта штата Вирджиния, или ОГСЭ, представлял собой приземистое оштукатуренное здание с темными оконцами, неизменно вызывавшими у меня ассоциацию с неприятными, недоверчивыми глазами. Дальше к востоку начинались трущобы, западнее лежал деловой квартал, а выше, прорезая небо, проходили хайвеи и подвесные железные дороги.
Марино въехал на парковку, где, учитывая состояние дорог, собралось довольно много машин. Я подошла к запертой двери приемного отделения, открыла ее, воспользовавшись своим ключом, и направилась по пустому коридору в морг, откуда уже доносились голоса. Прозекторская находилась за холодильным отделением, и ее двери были уже открыты. Мой заместитель, Филдинг, как раз вынимал катетер из тела лежащей на втором столе молодой женщины.
— На коньках? — спросил он, ничуть не удивившись моему появлению.
— Почти. Я сегодня, возможно, возьму «универсал». Осталась без машины.
Филдинг склонился над пациенткой, рассматривая татуировку гремучей змеи на осевшей левой груди. Разинутая пасть устрашающе нацелилась на сосок.
— Может, скажете, зачем люди так себя уродуют?
— Думаю, художник работал с удовольствием. Посмотрите под нижней губой. Там должна быть другая.
Он оттянул губу и обнаружил короткое, сделанное большими кривыми буквами послание — FUCK YOU.
Филдинг удивленно посмотрел на меня.
— Как вы узнали?
— Татуировки любительские. Девушка смахивает на байкершу. Держу пари, с законом не в ладах.
— Верно по всем пунктам. — Он взял чистое полотенце и вытер лицо.
Мой заместитель занимался бодибилдингом, и халаты на нем едва сходились. Ему было постоянно жарко, даже когда все остальные едва не тряслись от холода. При этом он был вполне компетентным патологоанатомом, приятным в общении, заботливым и, как я считала, преданным мне человеком.
— Скорее всего, передозировка, — сказал он, перерисовывая татуировку в диаграмму. — Похоже, в Новый год на нее свалилось слишком большое счастье.
— Джек, — обратилась я к нему, — вам приходилось иметь дело с чесапикской полицией?
— Очень редко, — ответил Филдинг, не отвлекаясь от работы.
— Но не в последнее время?
— Вроде бы нет. А что? — Он вопросительно посмотрел на меня.
— Мне пришлось столкнуться с одним детективом из Чесапика, и встреча получилась довольно странная.
— Это как-то связано с Эддингсом? — Филдинг начал обмывать тело, и длинные черные волосы разметались по стальному столу.
— Да.
— Знаете, только сейчас вспомнил. Эддингс ведь звонил мне совсем недавно. Кажется, за день до смерти.
— И что он хотел?
— Я был занят внизу, поэтому поговорить не получилось. Жаль. — Он поднялся на приставную лестницу и приготовился фотографировать труп полароидной камерой. — Вы надолго в город?
— Не знаю.
— Если потребуется помощь в Тайдуотере, можете на меня рассчитывать. — Вспышка погасла, но карточка не торопилась вылезать из аппарата. — Не помню, говорил ли вам, но Джинни снова беременна и с удовольствием выехала бы за город. И океан ей нравится. Назовите мне имя этого детектива, и я с ним разберусь.
— Было бы неплохо.
Камера снова вспыхнула. Я думала о доме доктора Манта и о том, что ни при каких обстоятельствах не отправлю туда Филдинга и его жену.
— А вам, пожалуй, разумнее остаться здесь, — добавил он. — И будем надеяться, что доктор Мант не останется в Англии навсегда.
— Спасибо, — с чувством поблагодарила я. — Может быть, если вы смогли бы приезжать туда время от времени…
— Без проблем. Не передадите «Никон»?
— Который?
— Э… N-50, с однообъективной камерой. По-моему, она там, в шкафу.
— График мы выработаем, — сказала я, протягивая фотоаппарат. — Но в доме доктора Манта вам с Джинни делать нечего, уж можете мне поверить.
— Там какие-то проблемы? — Он сделал еще один снимок и подал его мне.
— Для Люси, Марино и меня Новый год начался с того, что нам порезали покрышки на машинах.
Филдинг опустил камеру и недоверчиво посмотрел в мою сторону.
— Ничего себе. Думаете, случайность?
— Думаю, нет.
Я поднялась на лифте на следующий этаж, вошла в кабинет и невольно замерла, наткнувшись взглядом на подаренный Эддингсом кустик рождественского перца. Оставить его на приставном столике я не хотела, но, когда взяла его в руки, застыла, не зная, что с ним делать и куда поставить. Растерянно оглядевшись, я в конце концов вернула его на место, потому что ни выбросить, ни поручить заботам кого-то из подчиненных не могла.
Заглянув в приемную, я ничуть не удивилась тому, что Розы все еще нет. Моя секретарша была немолода, и поездки в центр города даже в погожие дни стоили ей немалых усилий. Я сняла и повесила на вешалку пальто и, еще раз оглядевшись, с удовлетворением отметила, что все в порядке, если не обращать внимания на пыль. Похоже, уборщики давненько сюда не заглядывали. Впрочем, работать в этом здании никто особенно не рвался, те, что приходили, долго не задерживались, а вниз их вообще было не заманить.
Кабинет я унаследовала от предшественника, Кегни, но от прежних времен не осталось ничего, кроме стенных панелей. При бывшем шефе здесь преспокойно курили, судмедэксперты позволяли себе пропустить стаканчик бурбона с копами и директорами похоронных бюро и даже трогали трупы голыми руками. Ни альтернативные источники освещения, ни ДНК моего предшественника не волновали.
Я вспомнила, как впервые попала сюда после его смерти, когда проходила собеседование. Вспомнила, как, увидев гордо выставленные напоказ экспонаты, в том числе силиконовый грудной имплант изнасилованной и убитой женщины, с трудом подавила желание хлопнуть дверью и вернуться в Майами.
Не думаю, что бывшему шефу понравилось бы здесь сейчас — курение под строгим запретом, веселые шуточки, ухмылочки, развязность уступили место сдержанности, уважительности и строгой дисциплине. Дубовая мебель принадлежала мне лично, а не штату, выложенный плиткой пол был покрыт молитвенным ковриком «сарук», пусть и машинной работы, но ярким и жизнерадостным. Кабинет оживляли также кукуруза и фикус в пестрых горшках, а вот развешивать картины я не стала. Беря пример с психиатров, я не хотела, чтобы картины выглядели провокационными. К тому же пространство мне было необходимо в первую очередь для картотечных шкафов и книг. Что касается выставляемых на всеобщее обозрение сувениров, так называемых «трофеев», то на Кегни вряд ли произвели бы впечатление игрушечные машинки, грузовички и трейлеры, помогавшие следователям в реконструкции ДТП.