— Сегодня у папы выходной, — говорила она дочери. — Вот теперь мы повеселимся! Что, если нам устроить пикник?
Верхом на лошадях они отправлялись втроем на пикник — то к реке, то на гору, то в какую-нибудь древнюю пещеру, связанную так или иначе с историей Индии.
И теперь Азалии казалось, что в ее детстве не было ни дня, когда бы не сияло солнце, ни вечера, когда бы она не ложилась спать с улыбкой на устах.
А потом внезапно, как гром среди ясного неба, на нее обрушилось страшное несчастье!
«Как могло это случиться? Господи, как мог Ты допустить такое?» — так рыдала она ночами на корабле, увозившем ее из Индии в холод и, как она была уверена, в кромешную мглу Англии.
И вот даже теперь, спустя два года, порой ей хотелось себя убедить, что этот жуткий кошмар ей только снится, что на самом деле она вовсе не живет в семье дяди-генерала, где с ней обращаются как с парией! Но увы! Все это было печальной явью. Генерал не желал прощать своему младшему брату всего случившегося, того, как он погиб, и поэтому Азалию не любили, откровенно презирали и унижали как только возможно.
«Папа был прав! Абсолютно прав!» — постоянно убеждала себя Азалия. Ее так и подмывало прокричать эти слова в лицо дяде, особенно когда он восседал с самодовольным видом во главе стола, а с ней разговаривал таким тоном, каким не обратился бы и к собаке.
Прибыв в Англию два года назад, она явилась в рабочий кабинет сэра Фредерика и там услышала от него, на что может рассчитывать в будущем.
Переезд из Индии сопровождался мучениями не только душевными, но и физическими. Шел ноябрь, и из-за сильного шторма, разыгравшегося в Бискайском заливе, почти все пассажиры корабля очень страдали от сильной качки. Впрочем, Азалию донимал не ветер, швырявший судно как легкую щепку, не огромные волны — она страдала не от морской болезни, а от холода.
За годы, проведенные в Индии, она приспособилась к жаре. Вероятно, из-за текущей в ее венах русской крови зной индийских равнин не был для нее таким изнурительным, как для большинства чистокровных англичан.
Ее мать была русской, а родилась в Индии, что, как узнала Азалия, оказалось еще одним грехом, за который ей приходилось расплачиваться, поскольку дядя терпеть не мог чужеземцев и презирал даже англичан, которым довелось появиться на свет в Индии.
Когда сильно исхудавшая за дорогу — кожа да кости — племянница предстала перед дядей, выстукивая зубами дробь от холода, стоявшего в его кабинете, в ней мало что напоминало кареглазую красавицу, так похожую на мать. Потрясенная гибелью отца, она не могла проглотить ни кусочка, глаза распухли от слез, а темные волосы, прежде роскошные и блестящие, сделались безжизненными и тусклыми, как пакля.
Некрасивая и жалкая, она ничем не могла смягчить застывшую в глазах дяди суровость, и в его голосе явственно звучала неприязнь.
— Мы с тобой понимаем, Азалия, — заявил он, — что безответственное и предосудительное поведение твоего отца могло навлечь позор на весь наш род.
— Папа поступил правильно! — еле слышно произнесла девушка.
— Правильно? — прорычал генерал. — Правильно, что убил высшего по званию офицера?
— Вы ведь знаете, что папа не хотел убивать полковника, — возразила Азалия, — а произошел несчастный случай. Он просто пытался удержать полковника, ведь тот совершенно обезумел и жестоко избивал девушку.
— Туземную девку! — презрительно процедил сквозь зубы генерал. — Вне всяких сомнений, она заслуживала преподанного ей урока.
— Эта девушка не первая, с кем полковник так жестоко обращался, — не согласилась Азалия, поежившись от нахлынувших на нее воспоминаний. Извращенная жестокость этого человека была известна всем.
Но что могла она объяснить этому суровому, похожему на гранитного истукана человеку?.. Как рассказать об ужасных женских криках, внезапно нарушивших мягкую прелесть южной ночи? Какое-то время Дерек Осмунд выжидал, но крики, звучавшие из бунгало полковника, не утихали, а, наоборот, становились все отчаянней, и он вскочил на ноги.
— Негодяй! — воскликнул он. — Так больше не может продолжаться! Эта девушка еще совсем ребенок, к тому же она дочь нашего портного.
И тогда Азалия поняла, чей голос доносится до них. Кричала девочка лет тринадцати-четырнадцати, которая пришла в лагерь вместе со своим отцом, портным. Она помогала ему кроить и шить, а работали они на верандах у заказчиков. У девочки были ловкие руки, и за сутки они вдвоем могли сшить новое платье или рубашку, привести в порядок офицерский мундир.
Азалия часто разговаривала с девочкой, любуясь ее бархатными глазами с длинными черными ресницами. Если приближался мужчина, девочка всегда закрывала лицо сари, однако полковник, несмотря на свое беспробудное пьянство, видимо, разглядел нежный овал личика и округлости фигуры, которые не могла скрыть мягкая ткань.
Дерек Осмунд направился к бунгало полковника. Крики усилились, затем раздался гневный голос полковника, пронзительный вскрик. И наступила тишина.
Лишь впоследствии Азалия смогла воссоздать картину случившегося.
Отец увидел полураздетую дочку портного, стонущую под градом ударов, наносимых полковником.
Такова была обычная прелюдия перед актом насилия; все младшие офицеры знали, что полковник удовлетворял таким образом свои низменные желания.
— Какого дьявола тебе здесь нужно? — взревел полковник, увидев Дерека Осмунда.
— Сэр, вы не должны так обращаться с девушкой!
— Ты много себе позволяешь, Осмунд!
— Я просто хочу вам сказать, сэр, что ваше поведение предосудительно, негуманно и являет собой дурной пример для подчиненных.
Полковник в ярости сверкнул глазами.
— Убирайся из моего жилища и не лезь не в свои дела! — зарычал он.
— Это мое дело, — ответил Дерек Осмунд. — Долг всякого порядочного человека защитить слабого.
В ответ полковник лишь захохотал:
— Катись к чертям! Впрочем, если тебе интересно посмотреть, то можешь остаться.
Он крепче сжал в руке трость, схватил несчастную за волосы и швырнул на колени.
Ее спина уже вся покрылась вспухшими рубцами от полученных ударов, и, когда трость опустилась еще раз, она закричала. Крик был слабым, девушка уже теряла силы.
И тогда Дерек Осмунд размахнулся. Его кулак врезался в подбородок полковника, и тот, плохо державшийся на ногах после выпитого за обедом джина, упал навзничь и ударился затылком о железную ножку кровати.
Молодому и крепкому организму это падение не принесло бы особого вреда и, уж конечно, не могло быть роковым. Но полковой хирург, вскоре после этого явившийся в бунгало, констатировал смерть.
Что случилось потом, Азалия знала весьма смутно. Хирург привез сэра Фредерика, случайно оказавшегося неподалеку в гостях у губернатора провинции. Сэр Фредерик взял дело в свои руки, переговорил с братом наедине.