Настала мгновенная пауза… пауза, столь глубокая и неловкая, что я слышала, как колотится мое сердце, a потом ладони Питера легли на мои плечи, со страстью, до боли стиснув их.
— Повтори! — приказал он. — Повтори эти слова!
Я не ответила, и, взяв меня под подбородок, он заставил меня посмотреть в его глаза. Мне пришлось посмотреть ему прямо в глаза. То, что я увидела в них, заставило меня забыть о своей нерешительности. Лицо Питера сияло счастьем.
Какое-то мгновение мы молча смотрели друг на друга, а потом я бросилась ему на шею и услышала собственный голос, сквозь рыдания твердивший:
— Я люблю тебя, Питер! Ужасно люблю! Ты не можешь, не можешь, не имеешь никакого права оставить меня сейчас…
Он целовал меня так бурно, что губы мои уже ничего не чувствовали. Я отвечала на его поцелуи, и весь мир вокруг вдруг стал таким светлым и чудесным, как если бы мы воспарили к солнцу.
— И я люблю тебя, моя дорогая, — будто ожившим голосом произнес Питер и, прижав меня к себе так крепко, что я едва могла дышать, попросил:
— Скажи мне это еще раз, дай поверить тебе, убедиться в том, что я не сплю.
— Я люблю тебя.
Всего три слова, но, произнося их, я чувствовала, что отдаю Питеру всю себя — свое тело, свое сердце и свою душу.
— Моя драгоценная, моя отважная, моя удивительная жена, — проговорил Питер, его голос предательски дрогнул.
По щекам моим текли слезы счастья, но Питер поцелуями высушил их.
— Не плачь, моя милая, — проговорил он.
— Я плачу… я плачу… потому что все так чудесно! А я-то думала, что ты больше не любишь меня.
— Это я считал, что ты хочешь бросить меня, и чувствовал себя настолько несчастным, что готов был погибнуть при взрыве этой бомбы.
— Питер, ну как ты мог? Я же кричала, чтобы предупредить тебя… Если бы ты погиб, то и мне жить было бы незачем.
— Дорогая моя, дорогая, дорогая!
От его слов сердце трепетало в моей груди, и каждый раз, когда он целовал меня, тело мое охватывал трепет, какого мне не приходилось испытывать прежде.
— Обожаю тебя, ты прекрасна, — говорил он между поцелуями, становившимися все более и более жаркими, и наконец я ощутила, что во мне вспыхнул огонь.
Я хотела его, хотела принадлежать ему навсегда, навсегда, навсегда…
Как долго продолжалось это умопомрачение, сказать не могу, впервые в своей жизни я открывала для себя настоящую любовь — такую, когда мужчина и женщина любят друг друга страстно, всем своим существом. Едва дверь открылась и министр заглянул в комнату, я с виноватым видом выскользнула из объятий Питера.
— Простите за вмешательство, — проговорил он с улыбкой, — но звонок от премьер-министра. Я сказал, что вы собираетесь прямо к нему, Флактон, но он говорит, что хочет сказать вам пару слов прямо сейчас.
— Скажи ему, дорогой, — напомнила я, когда Питер направился к двери.
— Скажу, — откликнулся он.
Оставшись одна, я прижала ладони к раскрасневшимся щекам и встала на цыпочки, чтобы заглянуть в стоявшее на камине зеркало и поправить прическу.
До этого дня я и не представляла себе, как красит человека любовь. Если прежде меня называли хорошенькой, то теперь, как сказал Питер, я была прекрасной! Он вернулся в комнату с улыбкой на губах. Я бросилась навстречу ему, он обнял меня и привлек к себе.
— Все в порядке, моя дорогая, — проговорили он.
— И что он тебе сказал, когда ты…
— У меня не было времени что-либо говорить ему, — ответил Питер. — Премьер-министр изменил свое предложение относительно поста посланника на Ближнем Востоке.
— Слава богу! — воскликнула я.
— Он решил предложить мне нечто другое.
Затрепетав, я оторвала голову от плеча Питера.
— И что же это?
— Не волнуйся, — поспешил успокоить меня Питер, видя мое волнение. — Представь, я получил это предложение благодаря тебе.
— Благодаря мне? — удивилась я.
— Да. Премьер-министр сказал, что только что узнал о том, что я женат на канадке. Ему также наговорили уйму комплиментов в твой адрес, и это убедило его в том, что только что учрежденный кабинетом пост следует предложить мне.
— Какой же? — проговорила я, едва смея вздохнуть.
— Пост министра-координатора по связям с США и Канадой. Нам придется часто путешествовать за океан. По-моему, ты не будешь возражать против таких поездок, моя дорогая?
Отвечать не было необходимости. Я крепко обнимала его и снова плакала, уткнувшись мокрым от слез счастья лицом в его шею.
— Я выговорил себе только одно условие, — сказал Питер, когда я немного успокоилась.
— Что за условие?
— Чтобы мне предоставили отпуск на медовый месяц — и премьер-министр согласился. Я хочу увезти тебя отсюда, хочу, чтобы мы были только вдвоем. Думаю, поедем в Корнуолл; я знаю там одну крохотную рыбацкую деревушку, где нам никто не помешает, и я научу тебя любить меня.
— Думаю, эти уроки мне понравятся, — робко шепнула я.
— Отправимся сегодня же, не будем терять время. Я не хочу, чтобы что-то задержало нас. Ах, Мела, я обожаю тебя, моя дорогая, моя жена.
Когда, проезжая по Парламент-сквер, мы повернули в направлении дома, я вспомнила про миссис Хьюитт.
— Давай заедем к ней, — предложила я. — Мне хотелось бы сказать ей, как я счастлива. Много времени это не займет, а ей будет приятно. Не возражаешь?
— Не возражаю, что бы ты мне ни предложила! — посмотрел на меня влюбленными глазами Питер. — Теперь, когда ты рядом со мной.
Я подвинулась поближе к Питеру. В окна машины сверкало ослепительное солнце, словно старавшееся ради нас обоих. Мы подъехали к дому, где жила Рози, и рука об руку поднялись наверх.
Когда мы оказались на верхнем этаже, Питер надолго припал к моим губам, прежде чем открылась дверь, а у меня голова шла кругом от счастья.
Увидев нас вдвоем, Рози радостно заулыбалась.
— Входи, дорогуша, — обратилась она ко мне. — А я все время думала о тебе. Но все теперь в порядке, я и не сомневалась, что все у вас будет хорошо.
— Но как вы узнали? — спросила я, едва ли не разочарованная тем, что она разгадала наш секрет.
— О! Нужно было только посмотреть на ваши лица! Входите же! Закрепим радость портвейном, это будет кстати.
Я начала рассказывать. Питер позволил мне сказать Рози всю правду о смерти дяди Эдварда. Рози всплакнула, узнав, как принял он свою смерть, а потом она выпила за наше здоровье.
— Я навещу вас, как только мы вернемся из Корнуолла, — обещала я ей, когда мы прощались.