Все, кроме него, спали. Шторы были плотно задернуты, и он опять налил себе водки.

Около пяти утра он тоже лег спать.

Таня вошла в Истадское полицейское управление около часа дня в субботу, 16 мая. Она все еще была не в себе, потрясенная смертью Владимира и одурманенная транквилизаторами, которыми ее накачал Коноваленко. Однако решимость помогала ей держаться. Ее мужа застрелил Валландер. Тот полицейский, что приходил к ним в Халлунду. Рассказ Коноваленко о смерти Владимира совершенно не соответствовал действительности. Но в результате для Тани Валландер выглядел чудовищем, необузданным, жестоким садистом. Ради Владимира она сыграет роль, какую отвел ей Коноваленко. А потом будет ждать подходящей минуты, чтобы убить самого Коноваленко.

Она вошла в проходную. Женщина за стеклом улыбнулась ей навстречу и спросила:

— Чем я могу вам помочь?

— Я хочу подать заявление, мою машину ограбили, — сказала Таня.

— О-о, посмотрим, кто может вас принять. У нас тут нынче все вверх дном.

— Понимаю, — сказала что творится.

— Никогда не думала, что у нас в Истаде случится такое, — сказала дежурная. — Да, знал бы, где упадешь, соломки бы подстелил.

Она попыталась связаться с сотрудниками. Наконец кто-то ответил.

— Мартинссон? Найдешь минутку принять жалобу о взломе автомобиля?

Из трубки доносился возбужденный голос, протестующий, сердитый. Но женщина не сдавалась.

— Что бы ни было, а работать нужно как всегда, — сказала она. — Кроме тебя, я никого не застала. Да это и не займет много времени.

Сотрудник на другом конце провода сдался.

— Вас примет инспектор Мартинссон. — Женщина указала Тане, куда пройти: налево, третья дверь.

Таня постучала и вошла в кабинет, где царил сущий хаос. Мужчина за столом выглядел утомленным и загнанным. На столе горы бумаг. Встретил он ее с плохо скрытой досадой, но предложил сесть и полез в ящик за бланком.

— Взлом автомобиля?

— Да. Украли радиоприемник.

— Обычное дело, — вздохнул Мартинссон.

— Извините, — сказала Таня. — Нельзя ли попросить стакан воды? Ужасно першит в горле.

Мартинссон посмотрел на нее с удивлением:

— Конечно. Сейчас принесу.

Он встал и вышел из кабинета.

Таня уже приметила на столе телефонную книжку. Едва Мартинссон закрыл за собой дверь, как она схватила ее и открыла страницу на «В». Там был телефон Валландера на Мариягатан и номер его отца. Достав из кармана листок бумаги, Таня быстро записала его, положила книжку на место и огляделась.

Мартинссон вернулся со стаканом воды и чашкой кофе для себя. Зазвонил телефон, он снял трубку, положил ее рядом с аппаратом. Потом задал Тане несколько вопросов, а она рассказала о мнимом грабеже. Сообщила номер машины, припаркованной в центре города. Дескать, украли радиоприемник и сумку со спиртным. Мартинссон все записал, затем дал ей прочесть протокол и попросил подписать. Она назвалась Ирмой Александерсон, указала адрес на Мальмёвеген и вернула листок Мартинссону.

— Вы, наверное, очень огорчены происшествием с вашим коллегой, — сочувственно сказала она. — Как бишь его? Валландер?

— Да, — сказал Мартинссон. — Печальная история.

— Я все думаю о его дочери. Когда-то она училась у меня музыке. Но потом переехала в Стокгольм.

Мартинссон посмотрел на нее с интересом:

— Сейчас она снова здесь.

— Вот как? Тогда ей здорово повезло, что она не пострадала в пожаре.

— Она у деда, — сказал Мартинссон и положил трубку на рычаг.

Таня встала:

— Не буду вас задерживать. Спасибо за помощь.

— Пустяки, — ответил Мартинссон, пожимая ей руку.

Таня понимала, что, как только она выйдет за порог, он забудет о ней. Вдобавок на ней темный парик, без которого он и вовсе никогда ее не опознает.

Она кивнула дежурной за стеклом, прошла мимо кучки журналистов, явившихся на пресс-конференцию, и очутилась на улице.

Коноваленко ждал ее в машине, у бензоколонки в одном из переулков, ведущих к центру города. Таня села в машину.

— Дочь Валландера находится у своего деда. Телефон я записала.

Коноваленко взглянул на нее и расплылся в усмешке.

— Тогда она у нас в руках, — тихо сказал он. — А раз так, мы доберемся и до него.

25

Валландеру снилось, будто он идет по воде.

Он находился в каком-то странном синем мире. Небо с рваными облаками было синим, и роща вдали тоже синяя, и скалы с отдыхающими синими птицами. И море, по глади которого он шел. Где-то в этом сне присутствовал и Коноваленко. Валландер шел по его следам на песке. Но они вели не вверх по береговому откосу, а уходили под воду. Во сне он без колебаний продолжил свой путь по следу. Зашагал по воде. Такое чувство, словно под ногами толстый слой мелких стеклянных осколков. Поверхность была неровная. Но выдерживала его тяжесть. Где-то далеко впереди, за синими внешними шхерами, у горизонта, был Коноваленко.

Валландер отчетливо помнил этот сон, проснувшись ранним утром в воскресенье, 17 мая. На диване у Стена Видена. Он встал, тихонько прошел на кухню — на часах половина шестого. Заглянул в спальню Стена — пусто, Стен уже в конюшне. Валландер налил себе чашку кофе, сел за кухонный стол.

Накануне вечером он попробовал обдумать происходящее.

В определенном смысле ситуация вполне обозрима. Он в розыске. Его отнюдь не подозревали в преступлениях. Но он мог быть ранен, мог быть убит. Кроме того, он направил оружие на своих коллег и тем самым выдал свой душевный разлад. Чтобы взять Коноваленко, необходимо отыскать и истадского комиссара Валландера. В этом плане все ясно. Накануне, когда Стен Виден рассказал ему, что пишут вечерние газеты, он решил сыграть ту роль, какую ему отвели. Так он выиграет время. Время же необходимо ему, чтобы схватить Коноваленко, а при необходимости и убить его.

Валландер понимал, что готов принести жертву. Себя самого. Ведь полиция вряд ли сумеет взять Коноваленко так, чтобы при этом не пострадали другие полицейские, не дай бог еще и убьют кого-нибудь. Поэтому он возьмет его сам. От этой мысли ему стало страшно. Но он чувствовал: иначе нельзя. Он обязан выполнить свою задачу, независимо от последствий.

Валландер попытался представить себе, о чем думает Коноваленко. Ведь Коноваленко наверняка небезразлично его существование. Даже не считая его достойным противником, Коноваленко определенно видит в нем одного из тех полицейских, которые действуют на свой страх и риск и в случае необходимости без колебаний применяют оружие. Так или иначе, он наверняка чувствует известное уважение, даже отдавая себе в глубине души отчет, что сама эта предпосылка неправильна. Как полицейский Валландер никогда не рисковал понапрасну. Был осторожен и боязлив. Первобытные реакции неизменно свидетельствовали о том, что он находится в отчаянном положении. Но Коноваленко может сколько угодно тешиться превратным представлением обо мне, думал он.