Поздно вечером он вернулся домой и отпер дверь своей квартиры на улице Мариагатан.
Уже тогда все стало забываться точно сон, и он подумал, что никогда больше не увидит Байбу Лиепу. Она будет оплакивать своего покойного мужа, так и не узнав, что произошло.
Он попробовал виски, которое купил в самолете. И долго не ложился спать, слушая Марию Каллас. Он чувствовал усталость и тревогу.
Знать бы, что теперь будет.
Через шесть дней после возвращения Валландеру пришло письмо.
Он нашел его на пороге, вернувшись домой после длинного и беспокойного дня в управлении полиции. С полудня шел тяжелый мокрый снег, и, прежде чем открыть дверь, он долго отряхивался на лестничной площадке.
Потом ему будет казаться, что он до последнего не хотел, чтобы с ним связались. В глубине души он все время знал, что они сделают это, но хотел, чтобы это произошло не сразу, поскольку по-прежнему не чувствовал себя готовым.
На коврике у двери лежал обычный коричневый конверт.
Сначала Валландер подумал, что это какая-то реклама, поскольку на лицевой стороне было напечатано название фирмы. Он положил конверт на полку в передней и забыл о нем. И только после ужина, съев запеченную под сыром рыбу, слишком долго пролежавшую в морозильнике, он вспомнил о письме. На конверте было написано «Цветы Липпмана», и он подумал, что фирма, торгующая цветами, выбрала странное время для рассылки рекламных предложений. Первым порывом было выбросить письмо в мусорное ведро, не распечатывая, но что-то в таких случаях всегда останавливало его. Видимо, профессиональная привычка: в ярких брошюрах может промелькнуть что-то нужное. Он часто думал о том, что вынужден переворачивать каждый камень, попадающийся на дороге. Потому что должен знать, что под ними находится.
Разорвав конверт, Валландер увидел, что в нем лежит написанное от руки письмо, и понял, что с ним связались.
Он положил письмо на кухонный стол и сварил себе кофе. Надо немного подождать, прежде чем прочесть письмо — ради Байбы Лиепы.
Когда неделю назад комиссар вышел из самолета в аэропорту Арланда, его охватило какое-то неясное чувство, может быть, печали. Но одновременно и облегчения: ведь он уехал из страны, где за ним постоянно следили; с несвойственной ему непосредственностью он попытался заговорить с женщиной на паспортном контроле, просовывая паспорт в стеклянное окошечко.
— Как хорошо вернуться домой, — сказал он, но она только мельком холодно взглянула на него и сунула паспорт обратно, даже не открыв его.
«Вот она, Швеция, — подумал тогда Валландер. — На поверхности все светло и чисто, и наши аэропорты построены так, что никакая грязь, никакие тени-соглядатаи не смогут здесь спрятаться. Здесь все на виду, и ничто не выдает себя за то, чем не является. Стабильность, которая записана в нашем основном законе, и есть наша религия, наша надежда. Весь мир знает, что смерть от голода считается у нас преступлением. Но мы не заговариваем без нужды с чужими, поскольку все чужое может причинить нам боль, запачкать нас в нашем чистеньком уголке, закоптить наши неоновые рекламы. Мы никогда не строили никакой империи, и поэтому нам не суждено увидеть ее падение. Но мы внушили самим себе, что создали хоть и маленький, но лучший из миров, что мы — сторожа у райских врат. А потом вдруг оказывается, что у нас самые недоброжелательные работники паспортного контроля».
Облегчение почти тотчас сменилось подавленностью. В мире Курта Валландера, в этом раю для пенсионеров, наполовину закрытом для посторонних, Байбе Лиепе не было места. Он не мог представить себе ее здесь, среди всех этих огней, всех этих неоновых реклам, которые функционировали безупречно и поэтому казались такими фальшивыми. А тем временем тоска по ней стала мучить его уже в аэропорту. О возвращении в Ригу, в город, где его стерегли невидимые ищейки, он начал мечтать уже, когда тащил свой чемодан по длинному коридору, напоминающему тюремный, в только что построенный зал внутренних рейсов, чтобы ждать самолета до Мальмё. Рейс задерживался, ему выдали билет, по которому можно было получить бутерброд, и комиссар долго сидел и смотрел на летное поле, где в вихрях мелкого снега поднимались и садились самолеты. Вокруг него беспрерывно говорили по мобильным телефонам люди, одетые в сшитые на заказ костюмы, и он поразился, услышав, как упитанный бизнесмен по своему нереальному телефону рассказывает ребенку сказку о Гансе и Гретель. Потом он сам позвонил дочери по телефону-автомату и, к своему удивлению, застал ее дома. Он услышал ее голос, и его тотчас охватила радость. Вдруг захотелось остаться на несколько дней в Стокгольме, но по голосу Линды он понял, что она очень занята, и оставил свое желание при себе. И подумал о Байбе, о ее страхе и упорстве, и спросил себя, действительно ли она верит, что шведский полицейский не подведет ее. Но что он на самом деле может сделать? Если он вернется, ищейки тотчас нападут на его след, и он никогда от них не избавится.
Поздно вечером Валландер прилетел в Стуруп, где его никто не встретил. Он взял такси до Истада; сидя на заднем сиденье, он говорил о погоде с водителем, который ехал слишком быстро. Когда больше было нечего сказать о тумане и о мелком снеге, кружившемся в свете фонарей, ему неожиданно показалось, что он почувствовал в машине запах духов Байбы Лиепы, и он сильно разволновался из-за того, что больше не встретится с ней.
На следующий день после приезда он поехал в Лёдеруп навестить отца. Женщина из службы помощи на дому подстригла его, и Валландер подумал, что старик давно не выглядел таким посвежевшим. Курт привез отцу бутылку коньяка, и, изучив этикетку, тот довольно кивнул.
К своему изумлению, он рассказал отцу о Байбе.
Они сидели в старой конюшне, которую отец приспособил под мастерскую. На мольберте был натянут еще не законченный холст. Пейзаж был всегда один и тот же. Валландер увидел, что это будет очередной пейзаж с глухарем в левом переднем углу. Когда он пришел со своим коньяком, отец как раз раскрашивал глухарю клюв, но отложил кисть и вытер руки пахнущей скипидаром тряпкой. Валландер рассказывал о своей поездке в Ригу и неожиданно для самого себя перестал описывать город и поведал о своей встрече с Байбой Лиепой. Он ни разу не упомянул, что она была вдовой убитого милиционера. Он только назвал ее имя и сказал, что познакомился с ней и теперь по ней скучает.
— А у нее есть дети? — спросил отец.
Валландер покачал головой.
— А она может иметь детей?
— Наверное. Откуда мне знать?
— Ты ведь знаешь, сколько ей лет?
— Она моложе меня. Ей, наверное, лет тридцать.
— Тогда может.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— По-моему, это то, что тебе нужно.
— У меня уже есть дети. У меня есть Линда.
— Один ребенок — это слишком мало. У человека должно быть по крайней мере двое детей, чтобы понять, что это такое. Возьми ее сюда в Швецию. Женись на ней!