Скоро ему стукнет пятьдесят. Большая часть жизни прожита. Вернуться назад и начать все сначала невозможно. Несколько лет назад он еще колебался – может, уйти из полиции, выбрать другую профессию? Служба безопасности на крупном предприятии, к примеру. Он даже стал вырезать объявления, уже почти решился, а потом их все изорвал. Теперь он твердо знал, что от себя не уйдешь. Он полицейский, и он останется полицейским. Он никогда не уедет из Истада. Еще как минимум десять лет он будет сидеть в своем кабинете. Потом закроет за собой дверь, уйдет на пенсию, а что будет дальше – этого ему знать не дано.
Выдержит ли он эти десять лет? Он посмотрел на море и прищурился, словно бы ожидая услышать ответ на свой вопрос. Но море молчало, медленно катя к берегу пологие волны.
Он подумал, что будет все труднее. Все больше народу выброшено на обочину жизни, все больше молодых людей вступают в жизнь с чувством своей полной ненужности.
И еще он подумал, что профессия полицейского означает только одно – сопротивление. Несмотря ни на что, пытаться противостоять всем этим силам распада.
Впрочем, это лишь часть ответа. И не факт, что правильного. Шведским политикам в основном пока еще можно доверять, профсоюзы не управляются мафией. Предприниматели пока не ходят с пистолетами в кармане, не нанимают телохранителей, забастовщиков не избивают дубинками. Но трещина, проходящая через все общество, делается все глубже. Это напоминает дрейф материков – процесс протекает настолько медленно, что никто его и не замечает, пока не разражается гибельное землетрясение. Но трещина есть, и о ней нельзя забывать. Население страны вновь разделилось, по новому признаку – на тех, кто нужен, и тех, кто не нужен. Быть полицейским при таком раскладе сил означает все время делать свой выбор – и всякий раз все более тяжкий. Им надо продолжать наводить порядок на поверхности, при том что гниль-то в глубине, в самых основах общества.
Будет еще тяжелее. Он с ужасом думал об оставшихся ему годах службы.
Он нашел глазами катер.
Наверное, пора идти. Вестин сказал, что он может не торопиться, но он и так здесь уже довольно долго.
Но что-то его удерживало. Чувство, что он находится в невидимой дозорной башне». Что он – в центре самого себя.
Он побыл бы здесь еще, но не хотелось испытывать терпение Вестина. Он начал осторожно спускаться со скалы.
Возвращаясь, задержался у развалин хижины. Камни фундамента кое-где откатились в стороны, словно медленно расползались обратно, к тем местам, откуда их когда-то взяли.
Выйдя на берег, он подобрал осколок камня и сунул в карман – на память. И пошел к тому мысу, откуда начал свою прогулку.
Вестин заметил его, завел мотор, и катер медленно двинулся к утесам.
Едва Валландер поднялся на борт, как пошел снег. Сначала сыпалась редкая крупа, а потом начался настоящий снегопад.
Непогода налетела с северо-востока и всей своей силой обрушилась на шхеры – передний край суши. Температура воздуха упала ниже нуля.
Осень закончилась. Наступала зима.
Катер развернулся. Валландер стоял на палубе, глядя, как остров медленно исчезает в густой пелене снегопада.
На следующий день, 27 октября, он уехал в Истад.
Снегопад прекратился.
В Сконе все еще была осень.
Послесловие
Автор позволил себе определенную свободу: все, что описано в этом романе, могло случиться именно так. Но могло и по-другому.
Так я писал в послесловии к своему роману «Пятая женщина».
Эти слова стоит повторить. Ибо они справедливы и для этой книги.
Я пользовался своей авторской свободой довольно широко. В первую очередь – в том, что касается устройства почтовой службы в части сортировки и доставки писем: В этой связи я просто обязан подчеркнуть, что мои личные отношения с почтальонами всегда были превосходными и ни один персонаж этой книги не имеет прообраза в реальной жизни.
Я дал себе свободу передвигать дороги, удлинять их и укорачивать. Национальный парк я тоже переделал, причем так, что если следовать моим описаниям, в нем можно заблудиться. Некоторые бетономешалки в романе, возможно, производят больше шума, чем реальные. К тому же я создал без спроса некое общество и пригласил его членов на праздничный ужин. Есть и другие вольности. Но в этой истории самое главное – ее идея.
Так что самая большая моя вольность – что я позволил себе написать этот роман.
Стенхейдан, 1 апреля 1997 года
Хеннинг Манкелль