Он также знал, что именно Ханссон меньше всех бы сожалел, что Валландер оставил службу в полиции. Ханссон был очень честолюбив, что, впрочем, у полицейского далеко не всегда является недостатком. Но Ханссон так и не примирился с тем, что после смерти Рюдберга его невидимая мантия досталась не ему, а Валландеру. Он считал, что она по праву принадлежит ему. Но все сложилось по-иному, и Валландер чувствовал, что Ханссон до сих пор ему этого не простил.
К тому же Валландера раздражала патологическая страсть Ханссона к игре на тотализаторе. Его письменный стол был вечно завален программками скачек и бегов, а также листками с бесконечными рядами цифр в самых замысловатых комбинациях. Валландер не сомневался, что Ханссон половину рабочего времени занимается тем, что пытается вычислить, в каком порядке прибегут к финишу сотни лошадей на десятках ипподромов Швеции. И еще – Ханссон ненавидел оперу.
А сейчас они сидели друг напротив друга, и Валландер думал, что возвращение Ханссона с курсов поможет им резко уменьшить следственную нагрузку и более справедливо поделить работу между членами группы. Только это было важно, и больше ничего.
– Значит, ты вернулся, – сказал Ханссон. – Последнее, что я слышал – ты собирался увольняться.
– И уволился бы, если бы не убийство Стена Торстенссона.
– А потом ты вычислил, что и старика Торстенссона убили. Что это была вовсе не автокатастрофа, как мы поначалу думали.
– Убийство было ловко замаскировано, – сказал Валландер. – Мне просто повезло, что я заметил эту ножку от стула.
– Ножка от стула? – вопросительно посмотрел на него Ханссон.
– Тебе надо как можно быстрее войти в курс дела. И хочу еще раз сказать: ты нам очень нужен. Особенно после этого телефонного разговора.
– А что такое?
– Похоже, что тип, против которого есть косвенные улики, намеревается ускользнуть. Это создаст большие проблемы.
Ханссон смотрел на него, не понимая, о чем речь.
– Ты прав, – сказал он, – мне надо вгрызться в это дело.
– Мне бы очень хотелось самому рассказать тебе, что к чему, но я не успеваю. Поговори с Анн Бритт. Она умеет отделить важные вещи от пустяков.
– В самом деле? – спросил Ханссон.
– Что – в самом деле?
– Что Анн Бритт так уж хороша?
Валландер вспомнил, как Мартинссон мимоходом бросил, что Ханссон чувствует в приходе Анн Бритт Хёглунд угрозу его положению.
– Да, – сказал он. – Она уже сейчас хороший полицейский. А будет еще лучше.
– Верится с трудом, – сказал Ханссон, вставая.
– Сам увидишь. Давай скажем так: Анн Бритт пришла, чтобы остаться.
– Об этом я поговорю с Мартинссоном.
– Твое право, – сказал Валландер.
Ханссон уже собирался выйти, когда Валландер остановил его вопросом:
– А что ты делал в Хальмстаде?
– По милости главного полицейского управления получил возможность заглянуть в будущее, когда полицейские во всем мире будут сидеть за своими компьютерами и ловить преступников. Нас подключат к планетарной коммуникационной сети, где будет храниться вся информация, собранная полицейскими всех стран. Причем эти базы данных очень умно организованы, так что в любой момент можно получить любую информацию.
– Звучит страшновато и скучновато.
– Может быть, и скучновато, зато эффективно, – сказал Ханссон. – Но к тому времени и ты, и я уйдем на пенсию.
– Анн Бритт еще будет работать, – заметил Валландер. – А ипподром в Хальмстаде есть?
– Работает раз в неделю.
– Ну и как?
Ханссон пожал плечами:
– То так, то эдак. Как всегда. Некоторые лошади бегут так, как и должны. А другие – нет. Не хотят.
Ханссон вышел и прикрыл за собой дверь. Валландер задумался. Он сам не ожидал такого приступа ярости, который накатил на него, когда он узнал, что Хардерберг собирается исчезнуть. Он очень редко терял самообладание, но в этот раз был совершенно не в состоянии собой управлять – чуть не начал швыряться вещами. Он попытался успокоиться. В конце концов, то, что Альфред Хардерберг собирается покинуть Фарнхольмский замок, означает, что он, как и много раз раньше, хочет сменить обстановку. И уж, конечно, маловероятно, что он задумал побег. От кого ему бежать? И куда? Самое неприятное во всем этом, что следствие многократно усложнится, придется подключать другие полицейские округа – в зависимости от того, где он осядет.
Была и другая возможность. Он позвонил Стену Видену. Ответил очень юный женский голос:
– Стен в конюшне. Приехал кузнец, они подковывают лошадей.
– У него там есть телефон. Соедини меня с ним.
– Тот телефон сломался.
– Тогда позови его. Скажи, что это Рогер Лундин.
Прошло минут пять, пока Стен взял трубку.
– Что еще? – спросил он ворчливо. Он явно был недоволен, что ему помешали.
– Скажи, она случайно не сказала, куда именно собрался Альфред Хардерберг?
– Откуда ей это знать?
– Я просто спросил. А насчет того, что он собирается уехать из Швеции?
– Все, что она сказала, я тебе передал. Слово в слово.
– Мне надо с ней встретиться, и чем скорее, тем лучше.
– Ты не забыл, что она на работе?
– Придумай что-нибудь. Она же у тебя раньше работала. Надо подписать какие-то бумаги. Что-то же можно выдумать!
– У меня нет времени. Кузнец уже здесь, а ветеринар вот-вот приедет. Потом переговоры с владельцами.
– Это очень важно, поверь.
– Ладно, попробую… Я тебе перезвоню.
Валландер положил трубку и посмотрел на часы – уже половина четвертого. Он подождал. Без четверти четыре сходил за кофе и вернулся в кабинет. Тут же в дверь постучали – пришел Сведберг.
– Этот, из Эстерсунда, ни при чем, – сказал он. – Его машина под номером FHC-803 была украдена в Стокгольме неделю назад. Нет никаких оснований ему не верить. К тому же он там входит в совет коммуны.
– Почему члену коммунального совета надо верить больше, чем остальным? – возразил Валландер. – Где украдена машина? Когда? Раздобудь копию заявления в полицию о краже.
– Это и в самом деле так важно?
– Может быть важно, – сказал Валландер. – И это не такая уж большая работа. Ты уже видел Ханссона?
– Мимоходом. Они с Мартинссоном засели за бумаги.
– Попроси его этим заняться. Пусть приступает потихоньку.
Сведберг ушел. Стен так и не звонил. Валландер пошел в туалет, попросив в приемной зарегистрировать тех, кто будет звонить. Кто-то оставил в туалете вечернюю газету. Валландер рассеянно ее полистал. Потом опять вернулся в кабинет – звонка не было. Валландер сел за стол. Было уже без двадцати пяти пять.