— Не разрешу, если речь пойдет об Уффе.
— Я просто ничего не понимаю! От людей, знавших Мерету Люнггор, я слышал, что она вспоминала о вас с величайшей признательностью. Говорила, что они с братом просто пропали бы, если бы не ваша неоценимая помощь в качестве государственной служащей. — Карен Мортенсен попыталась что-то вставить, но он ей не позволил. — Почему же вы не хотите помочь мне защитить память Мереты теперь, когда она сама уже не может этого сделать? Вы же знаете, что в глазах общественности она самоубийца. А вдруг люди не правы?
На другом конце провода раздавалось только приглушенное бормотание радиоприемника. Женщина все еще мысленно переваривала слова о «величайшей признательности». Тут было над чем подумать!
Сдалась она только секунд через десять.
— Насколько я знаю, Мерета Люнггор никогда никому не рассказывала про Уффе. О его существовании знали только у нас в социальном ведомстве, — неуверенно вымолвила она наконец, к радости Карла. Лед тронулся!
— Вы, разумеется, правы, и обыкновенно так и должно быть. Но тут ведь надо считаться с тем, что у них были какие-то родственники. Где-то в Ютландии, но тем не менее.
Карл сделал театральную паузу, прикидывая, что еще сказать об этих воображаемых родственниках, если она захочет подробностей. Но Карен Мортенсен уже скушала приманку и была у него на крючке. Поняв это, он спросил:
— Вы лично посещали Уффе на дому?
— Нет, это делал специальный куратор. А я на протяжении многих лет вела его дело.
— Как на ваш взгляд — состояние Уффе ухудшалось с годами?
Женщина помедлила с ответом. Так она, чего доброго, сорвется с крючка. Надо не отпускать!
— Я вас потому спрашиваю, что в последние годы он как будто стал более доступен для контактов, но я ведь могу и ошибаться, — продолжал Карл.
— Так вы виделись с Уффе? — Она, похоже, удивилась.
— Ну да, а как же! Очень обаятельный молодой человек. Улыбка просто ослепительная. Глядя на него, даже не верится, что с ним что-то не так.
— Да, правда. Такое впечатление и раньше складывалось у многих. Однако при мозговых нарушениях так часто бывает. Это большая заслуга Мереты, что он окончательно не ушел в себя.
— Вы считаете, была такая опасность?
— Уверена. Но вы правы, что выражение лица у него бывало очень живое. Нет, я не думаю, чтобы с годами у него произошло ухудшение.
— А как вам кажется — он вообще-то понимал, что случилось с его сестрой?
— Нет, мне кажется, вряд ли.
— Разве это не странно? Он же реагировал, если она задерживалась после работы. Я слышал, даже плакал.
— Если хотите знать мое мнение, то он едва ли видел, как его сестра упала в воду. Я так не думаю. У него бы в таком случае сделалась истерика, и, как мне кажется, он бы сам тогда прыгнул за ней следом. А что до его реакции, то он ведь несколько дней блуждал где-то по Фемарну, и, наверное, все это время проплакал, пока искал ее, и дошел до полного душевного расстройства. Когда его нашли, он уже ничего не чувствовал, кроме простейших потребностей. Я хочу сказать, что он похудел на три-четыре килограмма и все это время, с тех пор как сошел с парома, ничего не ел и не пил.
— Но могло быть так, что он нечаянно скинул сестру за борт? А потом понял, что сделал что-то нехорошее?
— Знаете, господин Мёрк, я ведь так и думала, что вы этим закончите! — Карл почувствовал, что сидящий в ней волк уже показывает зубы, поэтому требовалась осторожность. — Но хотя мне и хочется, я не буду бросать трубку, а лучше расскажу вам одну историю, которая заставит вас призадуматься.
Карл так и приник к телефону.
— Вы ведь знаете, что Уффе видел, как разбились его родители? — спросила она.
— Да.
— По моему мнению, Уффе с тех пор потерял почву под ногами. Ничто не могло ему заменить тех уз, которые связывали его с родителями. Мерета старалась, но она все-таки не мать и не отец. В ней он видел старшую сестру, с которой они играли, и это так и осталось. Если он плакал, когда она задерживалась на работе, то скорее от обиды на подружку, которая его обманула. В глубине души он по-прежнему оставался мальчиком, который ждет возвращения папы и мамы. Что же касается Мереты, то все дети в какой-то момент перестают горевать об утрате товарища по играм. А теперь история, о которой я говорила.
— Я слушаю.
— Однажды я навестила их дома. Против обыкновения я не предупредила о своем приходе, решила просто заглянуть на минутку. Идя по дорожке через сад, я заметила, что автомобиля Мереты нет на месте. Она приехала спустя несколько минут, так как просто ездила за чем-то в магазин на перекрестке. Тогда он еще работал.
— Магазин в Маглебю?
— Да. Остановившись на дорожке, я услышала тихое бормотание под окнами гостиной, похожее на детский лепет, но это был не ребенок. Только подойдя вплотную, я увидела, что это Уффе. Он сидел на террасе перед кучкой песка и разговаривал сам с собой. Я ничего не разобрала из его слов, если это были слова. Но я поняла, что он делает.
— Он увидел вас?
— Да, сразу же, но не успел прикрыть то, что перед ним было.
— А это было…
— В песке на террасе была сделана дорожка, по обе стороны от нее он воткнул веточки, а посредине лежала деревяшка от детского строительного набора.
— Ну и?..
— Вы не поняли, что он сделал?
— Стараюсь понять.
— Песок и веточки изображали лесную дорогу. Деревяшка — машину, в которой ехали родители. Уффе сделал реконструкцию аварии.
Вот это да!
— Ну ладно. И он не хотел, чтобы вы это видели?
— Он снес все одним движением. Это меня и убедило окончательно.
— В чем?
— В том, что Уффе помнит.
Оба замолчали. Звуки радио на заднем плане внезапно усилились, будто кто-то прибавил громкость.
— Вы рассказали об этом Мерете Люнггор, когда она вернулась домой? — спросил Карл.
— Да, но она сказала, что я преувеличиваю значение увиденного. Что он часто играет вот так на полу с разными вещами, которые случайно попались ему под руку. Что он испугался при моем появлении, и отсюда такая реакция.
— Вам казалось, он понял, что его застали врасплох. Вы рассказали ей об этом?
— Да, но она сказала, что это был просто испуг.
— А по-вашему, это было не так?
— Испугаться он испугался, но тут было и другое.
— То есть Уффе понимает больше, чем мы думаем?
— Я не знаю. Знаю только, что он помнит аварию. Может быть, это единственное, что он по-настоящему помнит. Невозможно наверняка знать, помнит ли он что-то об исчезновении сестры. Нельзя даже сказать с уверенностью, помнит ли он вообще сестру.