Карл прекрасно помнил, как вытурил тогда представителей прессы из огороженного пространства и как на него злились журналисты.
— Так вот я снова спрашиваю: что нам с тобой делать?
Карл потянул к себе газету и с досадой проглядел текст, расположенный среди красно-желтых пятен заголовков. Уж на том, как смешать человека с грязью, бульварные писаки собаку съели — что умеют, то умеют!
— Я вообще никак не высказывался об этом деле для «Госсипа», — заявил Карл. — Я только сказал, что охотно отдал бы жизнь за Харди и Анкера, вот и все. Не отвечай на это вообще ничего или поручи адвокату.
Он швырнул газету на стол и встал. Ну вот он и дал правдивые показания в соответствии с истиной. И черт с ним, как с этим поступит Маркус! Уволит его, что ли? Если так, он добьется только появления еще нескольких хлестких заголовков.
Шеф бросил на него безнадежный взгляд:
— Звонили из ТВ-два. Криминальный журнал «Участок два» хочет получить от тебя интервью. Я сказал, пусть даже и не мечтают.
— О'кей.
Вероятно, у шефа не было другого выхода.
— Они спрашивали, есть ли какая-то правда в том, что напечатали про тебя в «Госсипе» по поводу перестрелки на Амагере.
— Понятно. Но я хотел бы знать, что ты на это ответил.
— Что все это чушь собачья.
— О'кей, с этим в порядке, — сквозь зубы произнес Карл. — А ты-то сам тоже так считаешь?
— Карл, постарайся услышать, что я скажу. Ты же давно на службе. Сам, наверное, не раз видел, как кто-нибудь из твоих коллег оказывался загнанным в угол. Да вспомни хотя бы, как ты сам когда-то в первый раз выходил на ночное патрулирование своего участка в Рандерсе! Ты идешь, и вдруг тебе навстречу орава распоясавшихся хулиганов: им, видите ли, не понравилась твоя полицейская форма. Помнишь это чувство? А с годами случается сталкиваться с ситуациями еще в сто раз хуже. Я испытал это на себе, Ларс Бьёрн и Бак испытали, и еще множество старых служак, которые сейчас занимают другие места, тоже испытали. Твоя жизнь в опасности. Тебе угрожают топорами и молотками, железной арматурой, ножами, разбитыми пивными бутылками, дробовиками и другим стрелковым оружием. До каких пор тебя хватит это выдерживать, а когда нервы откажут? Кто это может знать! Заранее ведь тут ничего не предугадаешь, верно? Всем нам когда-нибудь приходилось облажаться. Если нет, значит, ты по-настоящему и не нюхал полицейской службы. Мы все время там, где от этого не скроешься, такая уж у нас работа.
Карл кивнул и почувствовал, что камень в груди расположился как-то иначе.
— Так какие же отсюда последуют выводы, шеф? — Он указал на газету. — Что ты на это скажешь? И что ты об этом думаешь?
Начальник отдела убийств спокойно посмотрел на Карла, потом, не говоря ни слова, встал, открыл выходящее на Тиволи окно, нагнулся, провел газетой по собственному заду, словно подтерся, повернулся к окну и вышвырнул листки на улицу.
Яснее невозможно было выразиться.
Губы Карла невольно сложились в улыбку. Какому-нибудь прохожему подфартило бесплатно получить телевизионную программу!
Он кивнул шефу. Вообще это было даже трогательно.
— Я близок к тому, чтобы доложить по делу Люнггор кое-что новое, — сообщил он в качестве благодарности, ожидая, что шеф разрешит ему уйти.
Начальник отдела кивнул. В этом жесте чувствовалось уважительное одобрение. В такие моменты, как сейчас, становилось понятно, за что его все так любят и почему ему удается вот уже тридцать лет удерживать рядом с собой красавицу жену.
— Напоминаю тебе, кстати, что ты все еще не подал заявления на курсы руководящего состава, — добавил он. — И это надо сделать не позже завтрашнего дня, не забудешь?
Карл кивнул, но это ничего не значило. Если шеф так настаивает на повышении квалификации, то надо будет сперва заглянуть в профсоюзную организацию.
Четыре минуты, нужные на дорогу от кабинета начальника до подвала, Карл шел будто сквозь строй — сопровождаемый насмешливыми взглядами и неодобрительными гримасами. «Ты нас всех опозорил!» — читалось в глазах встречных. «Да подите вы все!» — думал в ответ Карл. Ну что им стоило его поддержать! Тогда, наверное, у него не было бы такого чувства, словно его грудь изнутри бодает здоровенный бык.
Даже Ассад уже успел повидать эту статью, но он, по крайней мере, похлопал Карла по спине и высказался в том духе, что фотография на первой странице сделана хорошо, четко, но газета стоит слишком уж дорого. Ну что ж! Такой свежий взгляд — это тоже неплохо!
Ровно в десять позвонили с вахты у входа.
— Карл, к тебе тут посетитель, — холодно известил дежурный. — Ты назначал встречу некоему Йону Расмуссену?
— Да, да, пропусти его, пускай идет.
Через пять минут за дверью послышались неуверенные шаги, затем вопрос:
— Здравствуйте! Тут кто-нибудь есть?
Карл заставил себя выйти навстречу гостю и очутился на пороге лицом к лицу с живым анахронизмом в исландском свитере и бархатных брюках.
— Йон Расмуссен. Это я работал воспитателем в «Годхавне», мы договаривались о встрече, — сказал анахронизм и протянул руку, устремив на Карла недоверчивый, настороженный взгляд. — Послушайте, это не ваша фотография напечатана сегодня на первой странице газеты?
С ума сойти можно! Человеку в таком прикиде, казалось бы, и смотреть на подобную дрянь зазорно!
Для начала они выяснили, что Йон Расмуссен помнит Атомоса, и договорились обсудить подробности до начала экскурсии. Это дало Карлу возможность отделаться ускоренным обходом первого этажа и беглым обзором внутренних дворов.
Воспитатель производил впечатление чудака и, на взгляд Карла, мало соответствовал типу людей, которых могут терпеливо сносить социально неадаптированные малолетние шалопаи. Хотя, признаться, Карл не так уж много и знал о социально неадаптированных малолетних шалопаях.
— Я непременно пришлю по факсу то, что у нас есть, я уже договорился в конторе, и это вполне решаемо. Дело в том, понимаете ли, что наберется не слишком много. Личное дело Атомоса куда-то пропало несколько лет назад, а потом, когда мы его нашли завалившимся за полку, в нем не досчитались по крайней мере половины документов. — Тут экс-педагог так затряс головой, что отвислая кожа под подбородком замоталась туда и сюда.
— Почему его к вам отправили?
Воспитатель пожал плечами:
— Ну, знаете — проблемы на домашнем фронте, потом приемная семья, подобранная не самым удачным образом. Это дает соответствующую реакцию и иногда срывает резьбу. Вообще-то он был неплохой мальчик, голова у него хорошая, но ему в жизни было негде применить свои способности. Скверное сочетание! Это сплошь и рядом можно видеть в гастарбайтерских гетто. Нерастраченная энергия молодежи приводит к взрыву.