Посмотрев на Ассада, Карл подумал, не свистнуть ли погромче у него над ухом, чтобы проверить, есть ли жизнь в этом оцепенелом существе. Бывает же иногда, что человек умирает с отрытыми глазами посреди недосказанной фразы.

— Эй, Ассад! Ты меня слышишь? — спросил он, не надеясь получить ответ.

Карл протянул руку мимо впавшего в летаргию помощника, открыл бардачок и нащупал там полупустую пачку «Лаки страйк».

— Карл, может быть, хватит? Вся машина провоняла табаком, — неожиданно бодро отреагировал на это Ассад.

Ишь, чего захотел! Если ему мешает сигаретный дым, так шел бы домой пешком!

— Давай-ка остановись прямо здесь! — продолжал Ассад, которому, очевидно, пришло в голову то же самое.

Карл захлопнул дверцу бардачка и нашел небольшую площадку перед поворотом на одну из узких дорог, ведущих к пляжу.

— Карл, что-то там было совсем неладно. — Ассад обратил на него взгляд своих темных глаз. — Я подумал над тем, что мы там видели. Что-то там было совсем не то.

Карл медленно кивнул. От этого Ассада, кажется, ничего не скроешь.

— В комнате у старушки было четыре телевизора.

— Вот как? Я видел только один.

— Три стояли в ряд на полу в углу за кроватью. Они были сверху прикрыты, но я увидел, как они светятся.

Должно быть, у него глаз не только орлиный, но еще и совиный!

— Три телевизора, накрытые покрывалом. Неужели ты мог это разглядеть с такого расстояния? Там же было темно как в могиле.

— Они там стояли у стены на полу за спинкой кровати. Не очень большие. Скорее вроде… — Он задумался, подыскивая слово. — Вроде…

— Вроде мониторов?

Ассад торопливо кивнул:

— И знаешь что? Я все больше и больше об этом думаю. Там стояло три или четыре монитора. Сквозь покрывало оттуда просвечивал серый или зеленый свет. Зачем они там стоят? Почему включены? И почему их прикрыли, как будто хотели, чтобы мы их не увидели?

Карл устремил взгляд на дорогу, по которой в город ехали грузовики. Действительно — почему?

— И потом, еще одна вещь…

Дальше Карл уже плохо слушал, барабаня большими пальцами по рулю. Если сейчас поехать в полицейскую префектуру и выполнить все требуемые процедуры, они вернутся сюда не раньше чем через два часа.

И тут снова зазвонил мобильник. Если это Вигга, он просто бросит трубку. С чего это она решила, что с ним можно связываться в любое время дня и ночи!

Но позвонила Лиза.

— Карл, Маркус Якобсен хочет, чтобы ты зашел к нему. Где ты сейчас?

— Ему придется подождать. Я в дороге по делам следствия. Это по поводу газетной статьи?

— Не знаю наверняка, но, возможно, именно поэтому. Ты же знаешь его. Он ходит такой молчаливый, когда о нас пишут что-то плохое.

— Тогда сообщи ему, что Уффе Люнггор нашелся и сейчас в безопасности. И что мы как раз над этим работаем.

— Над чем?

— Над тем, чтобы заставить газеты написать обо мне и о нашем отделе что-то положительное.

Затем он развернул машину назад, одновременно решая, включить ли мигалку.

— Ассад, о чем ты начал только что говорить?

— О сигаретах.

— В каком смысле?

— Сколько времени ты куришь одну и ту же марку?

Карл поморщился. Действительно! А сколько времени вообще существует «Лаки страйк»?

— Марку ведь так вдруг не меняют, правильно? И на столе у нее лежало десять красных пачек «Принца». Совсем новые пачки. И пальцы у нее были совсем желтые, а у сына — нет.

— Ну и что ты этим хочешь сказать?

— Она курила «Принц» с фильтром, а ее сын не курит, я в этом уверен.

— Ну и что дальше?

— Тогда почему же сигареты, которые лежали в пепельнице сверху, были без фильтра?

Тут Карл понял — это выезд по тревоге!

37

В тот же день

Работа шла медленно, так как пол был ровный, а люди, которые из-за стены контролировали действия Мереты при помощи монитора, не должны были ничего заподозрить по равномерному подрагиванию ее спины.

Почти всю ночь она просидела спиной к камерам наблюдения, расположенным в середине комнаты, и затачивала пластинку, которую два дня назад разломала на две части. По иронии судьбы эта пластинка от куртки, поддерживавшая форму капюшона, должна будет послужить ей орудием, с помощью которого она покинет этот мир.

Мерета положила обе палочки себе на колени и тщательно ощупала. Одна скоро станет острой, как шило, другой она придала форму пилки для ногтей с заточенным лезвием. Вероятно, когда настанет час, вторая больше подойдет. Пластиковым шилом она вряд ли сумеет проделать в артерии достаточно широкую дырку, а если дело пойдет слишком медленно, ее, пожалуй, выдаст кровь на полу. Мерета ни минуты не сомневалась, что, обнаружив это, они тотчас же опустят давление в камере, поэтому самоубийство должно быть исполнено быстро и эффективно.

Умирать тем способом, который задумали они, она не хотела.

Заслышав в переговорном устройстве голоса, доносившиеся откуда-то из коридора, она засунула обе палочки в карман куртки, а сама согнула плечи и замерла в таком положении. Лассе уже не раз заставал ее в подобной позе, и сколько бы он тогда ни кричал, она никак не реагировала, так что для него в этой картине не будет ничего необычного.

Понурившись, Мерета продолжала сидеть, поджав под себя ноги и глядя на свою длинную тень, которая вырисовывалась в свете прожекторов, горевших у нее за спиной. Там на стене было ее настоящее «я» — резко очерченный силуэт до крайности опустившегося человека. Растрепанные волосы ниже плеч, изношенная куртка, висящая как на вешалке. Пережившее себя существо, которое вскоре исчезнет — как только погаснет свет. Сегодня четвертое апреля 2007 года. Ей оставалось жить еще двадцать один день, но она решила совершить самоубийство на пять дней раньше этого срока, десятого мая. В этот день Уффе исполнится тридцать четыре года, и она, вскрывая вены, будет думать о нем, мысленно посылая ему свою любовь и нежность и мечты о том, какой прекрасной могла бы быть жизнь. Его светлое лицо станет последним образом, который она унесет с собой. Образ Уффе, милого брата.

— Сейчас дело пойдет быстро, — раздался в переговорном устройстве громкий голос женщины из-за стеклянной стены. — Лассе будет здесь через десять минут. Надо, чтобы все было готово к его приходу. Так что, сынок, соберись и не расслабляйся!

В ее голосе слышалось лихорадочное возбуждение. За зеркальными окнами что-то загрохотало. Мерета взглянула в сторону шлюза, но бачки в нем не появлялись. Внутреннее чувство времени также подсказывало ей, что для этого еще рано.