— Ты прав, это старое дело. И именно его я выбрал для того, чтобы по твоему требованию развлекать скучную компанию из страны любителей коричневого сыра. Remember? [6] Так что уж позаботься, чтобы через десять минут Йохан был у меня в кабинете!
— Но я не могу.
— Почему не можешь?
— Потому что Йохан на больничном. — Маркус посмотрел на Карла сквозь бифокальные очки, стараясь донести смысл своих слов до сознания собеседника. — И ты не будешь навещать его на дому, ты меня слышишь? У него и так вчера случился нервный срыв. Нам не нужны лишние неприятности!
— С чего ты вообще взял, что это он подбросил тебе на стол старое дело? — снова вмешался Ларс Бьёрн. — Вы что, нашли на бумагах его отпечатки?
— Нет. Вчера я получил результаты исследования, и отпечатков там не было. Я просто знаю, что это Йохан. Если он в понедельник не выйдет на работу, я отправлюсь к нему домой. А вы как хотите!
Йохан Якобсен жил в кооперативной квартире на Вестерброгаде наискосок от театра «У черной лошади» и бывшего Музея механической музыки, то есть точно на том месте, где в 1990 году происходила схватка между полицией и молодежью, незаконно захватившей пустующее здание. Карл очень хорошо помнил это время. Сколько раз приходилось ему в подобных случаях стоять в оцеплениях и бить дубинкой юношей и девушек, своих сверстников.
Не самые приятные воспоминания молодости!
Пришлось довольно долго звонить в домофон, прежде чем Йохан Якобсен нажал кнопку и впустил их.
— Я не ждал вас так скоро, — встретил их хозяин и провел в гостиную.
Да, действительно, из этого окна видны были старинные черепичные крыши «У черной лошади» и ресторана, который находился в помещении бывшего постоялого двора. Все так, как Карл себе и представлял.
Гостиная была просторная, но вид ее не радовал. Явно ощущалось отсутствие женской руки: на серванте громоздились пирамиды тарелок с засохшим коричневым соусом, на полу валялись бутылки из-под колы. Повсюду пыль, жирные пятна и беспорядок.
— Ах, простите! — воскликнул хозяин, убирая с дивана и журнального столика грязную посуду. — Месяц назад от меня ушла жена, — пояснил он, и щека его задергалась от тика, который они не раз наблюдали у него в полицейском управлении. Он моргал так, словно ветер швырнул ему в лицо тучу песка, который едва не попал в глаза.
Карл кивнул. Жена ушла — это плохо. Он-то знал, каково это.
— Знаешь, зачем мы пришли?
Якобсен кивнул.
— Стало быть, сразу готов признать, что это ты положил мне на стол папку с рёрвигским делом?
Тот снова кивнул.
— Но тогда почему же ты не отдал нам ее прямо в руки? — спросил Ассад, выпятив нижнюю губу. Ему бы сейчас кепи, как у Кастро, и он был бы вылитый Ясир Арафат.
— А вы бы ее у меня приняли?
Карл покачал головой: вряд ли. Дело двадцатилетней давности, по которому уже вынесен приговор! Йохан Якобсен все правильно понимал.
— Вы хотите спросить, откуда у меня папка? Хотите спросить, какой у меня интерес к этому делу? Вы готовы потратить на это столько времени, сколько потребуется, чтобы разобраться? Вы пойдете на это? Карл, я видел, что твой стол и без того завален делами.
— И потому ты положил в летнем домике дубликат игры «Тривиал персьют», чтобы навести нас на след. Причем не так давно, поскольку замок задней двери легко открылся. Я прав?
Йохан кивнул.
— Тебя интересует, хотим ли мы по-настоящему вникать в это дело, и я тебя понимаю. Но, действуя таким образом, наугад, ты рисковал, что из этого ничего не получится. А если бы мы не увидели ничего особенного в этой игре, не заметили бы имена на карточках?
— Вы же пришли! — Йохан пожал плечами.
— Я все-таки не очень понимаю, — вмешался Ассад, стоя у окна на Вестерброгаде. Против света его лицо казалось темным пятном. — Значит, ты не веришь признанию Бьярне Тёгерсена?
— Если бы вы присутствовали при вынесении приговора, вы бы тоже не очень поверили. Все было заранее решено.
— Конечно, — отозвался Ассад. — Что же в этом странного, если человек сам признался?
— Что в этом деле показалось тебе необычным? — спросил Карл.
Йохан смотрел в окно, стараясь не встречаться с ним взглядом, словно вид серого неба мог успокоить бурю в его душе.
— Все они непрестанно ухмылялись, — ответил он. — И Бьярне Тёгерсен, и адвокат, и те трое с наглыми рожами, которые слушали, сидя на местах для публики.
— Торстен Флорин, Дитлев Прам и Ульрик Дюббёль-Йенсен. Ты их имеешь в виду?
Йохан кивнул; губы его дрожали.
— Допустим, они все время ухмылялись. Но ты сам понимаешь, на этом обстоятельстве расследование не построишь.
— Да, но теперь мне известно больше.
— Дело было у твоего отца Арне Якобсена.
— Да.
— А ты где был в это время?
— Учился в технической школе в Хольбеке.
— Ты знал обоих убитых?
— Да, — еле слышно пошептал Йохан. — Но Лисбет лучше, чем Сёрена.
— Послушай-ка, ты, — неожиданно вмешался Ассад. — Я вижу по твоему лицу: Лисбет сказала, что больше тебя не любит. Йохан, разве не так? Ты стал ей не нужен. — Ассад нахмурился. — А когда она тебе отказала, ты ее убил, и теперь хочешь, чтобы мы сами до этого докопались, тогда тебя арестуют и тебе не придется кончать жизнь самоубийством. Так ведь, Йохан?
Йохан заморгал, затем его взгляд застыл.
— Карл, а без него никак нельзя? — сдержанно спросил он.
Карл опечаленно покачал головой: подобные выпады стали входить у Ассада в привычку.
— Ассад, ты бы не мог отойти в сторонку? Всего на пять минут. — Он указал помощнику на двустворчатую дверь за спиной хозяина.
Но тут Йохан подскочил как ужаленный. Вид у него сделался испуганный — Карл хорошо разбирался в таких вещах.
— Нет, только не там. Там слишком не прибрано, — сказал Йохан, загораживая собою дверь. — Ассад, посиди в столовой. Можешь выпить кофе на кухне, я только что сварил.
Но Ассад тоже заметил состояние хозяина.
— Нет, спасибо, я больше люблю чай. — Он протиснулся мимо Йохана и распахнул дверь.
За дверью находилась комната с высокими потолками. Вдоль одной из стен сплошным рядом выстроились письменные столы, заваленные папками и бумагами. Но прежде всего внимание привлекал висевший на стене метровый фотопортрет молодой женщины с печальным взором — той, что была убита в Рёрвиге, Лисбет Йоргенсен. Это был настоящий летний снимок — темные тени на лице, растрепавшиеся волосы на фоне безоблачного неба. Он был бы ничем не примечателен, если бы не такие размеры и если бы не висел на таком видном месте. Но сейчас не заметить его было невозможно.