Он заглянул в коробку, надеясь обнаружить ждущие своего часа дневники или письма, способные поведать о былых мыслях и поступках, но нашел только пластиковые пакетики, в каких обычно складывают лишние марки или карточки с рецептами. Машинально достав из кармана пару белых хлопчатобумажных перчаток, Карл надел их и вынул из коробки сразу всю пачку.

Зачем так тщательно прятать подобные вещи?

Ответ пришел, когда он рассмотрел два нижних пакетика.

— Черт возьми! — воскликнул Карл.

Там лежали две карточки из игры «Тривиал персьют», каждая в отдельном пакетике.

После пяти минут сосредоточенного размышления Карл достал блокнот и тщательно записал, в каком порядке лежали пакетики.

Затем внимательно изучил каждый в отдельности.

В одном лежали мужские наручные часы, в другом — сережка, в третьем — что-то похожее на резиновую повязку, в последнем — носовой платок.

Четыре пакетика, кроме тех двух, в которых лежали карточки.

Карл закусил губу.

Всего пакетиков было шесть.

22

Лестницу в «Каракасе» Дитлев одолел в четыре прыжка.

— Где он? — крикнул Дитлев секретарше и бегом бросился в том направлении, куда указывал ее палец.

Франк Хельмонд лежал в палате один, уже подготовленный к операции. На вошедшего Дитлева пациент взглянул без всякой почтительности.

«Странно, — подумал Дитлев, скользнув взглядом по накрытому простыней телу и забинтованному лицу. — Неужели этот идиот так ничему и не научился? Не думает, кто его побил и кто затем снова заштопал?»

По большому счету они обо всем договорились. Лечение множественных глубоких шрамов будет сопровождаться легкой подтяжкой лица и отдельных участков кожи шейного и грудного отдела. Дитлев мог предложить липосакцию, хирургию и толковые руки. А учитывая, что Дитлев в придачу отдает Хельмонду жену и целое состояние, казалось бы, он имел полное право требовать если не благодарности, то, по крайней мере, выполнения определенных договоренностей и вежливого обхождения.

Но Хельмонд уже проболтался. Некоторые сестры, надо полагать, начали задумываться над услышанным. Теперь придется их как-то переубеждать.

И хотя пациент в то время еще не отошел от наркоза, слова все равно сказаны: «Это дело рук Дитлева Прама и Ульрика Дюббёля».

Дитлев решил обойтись без вступительной речи. Судя по виду, Хельмонд не требовал особо деликатного обращения.

— Тебе известно, как легко убить человека под наркозом так, чтобы никто ничего не узнал? — спросил Дитлев. — Сейчас тебя готовят к очередной операции, которая будет вечером, и я надеюсь, что у анестезиологов не дрогнет рука. Ведь я как-никак плачу им хорошие деньги за то, чтобы они делали свою работу как следует, верно? — Он показал на Франка вытянутым пальцем. — И еще одно на всякий случай. Я полагаю, мы с тобой обо всем договорились, ты выполнишь свои обязательства и будешь молчать. Иначе есть вероятность, что твои потроха пойдут в банк донорских органов для других людей, помоложе и получше тебя, а это все же было бы довольно неприятно.

Дитлев щелкнул по капельнице, которая уже была поставлена Хельмонду.

— Франк, я не злопамятен. Так что и ты, пожалуйста, будь сдержаннее. Договорились?

Он резко толкнул кровать и пошел прочь. Если это не подействует, пусть идиот пеняет на себя.

Дитлев с такой силой хлопнул дверью, что проходивший по коридору санитар, пропустив начальника, заглянул проверить, все ли там в порядке.

А Дитлев прямиком отправился в прачечную. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, вызванного самим фактом существования Хельмонда, ему требовались более решительные меры, чем одни словесные угрозы.

Он еще не успел опробовать свое новейшее приобретение — девушку с Минданао, где, переспав с кем не следует, рискуешь потерять голову в прямом физическом смысле. На Дитлева она произвела приятное впечатление. Такие, как она, ему особенно нравились. Девушка не смотрела в глаза и вообще была полна сознания собственной ничтожности. В сочетании с физической доступностью это сразу зажигало его. И этот огонь требовал, чтобы его погасили.

— Ситуация с Хельмондом у меня под контролем, — в тот же день сообщил Дитлев Ульрику.

Не отрываясь от руля, тот удовлетворенно кивнул. Видно было, что он почувствовал облегчение.

Дитлев глядел на мелькающий за окном пейзаж. На заднем плане проступал лес, и он чувствовал, как на него нисходит покой. В общем и целом неделя, полная неожиданностей, заканчивалась неплохо.

— А что с полицией? — спросил Ульрик.

— И это тоже. Карла Мёрка отстранили от дела.

Перед домом Торстена они остановились на еловой аллее за пятьдесят метров от ворот и повернулись к камерам наблюдения. Через десять секунд ворота впереди плавно откроются.

Въехав во двор, Дитлев вызвал на мобильнике номер Торстена и спросил:

— Где ты сейчас?

— Заезжай за хозяйственные постройки, там остановишься. Я в зверинце.

— Он в зверинце, — сообщил Дитлев, чувствуя, как в нем нарастает нетерпение.

Это была самая волнующая часть ритуала, и Ульрик уж точно сгорал в ожидании.

Они не раз видели Торстена среди полураздетых моделей или в лучах прожекторов, принимающего восхищение выдающихся людей. Но никогда его облик не выражал такого наслаждения, как тогда, когда он перед охотой посещал свой зверинец.

Следующая охота была назначена на будний день, через неделю. На этот раз приглашались только те люди, которые ранее выигрывали право застрелить особую добычу. Люди, которые получали на этих вылазках необыкновенные ощущения и материальные блага. Люди, на которых они могли положиться и которые были похожи на них.

Не успел Ульрик поставить «лендровер» на стоянку, как из соседнего здания вышел Торстен в окровавленном резиновом фартуке.

— Добро пожаловать!

Он приветствовал их с широкой улыбкой — значит, там только что кого-то зарезали.

С тех пор как они были здесь в последний раз, здание зверинца стало просторнее, длиннее и светлее благодаря множеству окон. Сорок рабочих, латышей и болгар, потрудились не зря, и «Голубиная роща» стала почти такой, какой Торстен хотел видеть ее еще пятнадцать лет назад, когда к двадцати четырем годам заработал свои первые миллионы.

В помещении, освещенном галогеновыми лампами, было не меньше пятисот клеток.

На ребенка посещение зверинца Торстена Флорина произвело бы большее впечатление, чем поход в зоопарк. Взрослого человека, более или менее нормально относящегося к животным, оно должно было шокировать.

— Взгляните сюда, — сказал Торстен. — Варан с острова Комодо.