Карл быстро взглянул на продавца. Он производил впечатление надежного источника: толковый человек с хорошей памятью.

— Торстен Флорин. Вы имеете в виду того модельера?

— Его самого. Он необыкновенно увлечен животными. Можно сказать, самый главный наш клиент. — Продавец снова покачал головой. — Теперь-то он, наоборот, из клиента стал владельцем, поскольку приобрел контрольный пакет акций «Наутилуса», но тогда он обращался к нам как покупатель. Очень симпатичный и успешный молодой человек.

— Вот оно что. Наверное, он и впрямь чрезвычайно любит зверюшек. — Карл обвел глазами длинный ряд решеток. — Так вы говорите, они и раньше были знакомы. В чем это выражалось?

— Ну, я не присутствовал при том, как Флорин впервые тут появился. Вероятно, встретились, когда он получал счет. Выписывать счета было тогда делом Кимми. Но, судя по ее лицу, она не слишком обрадовалась встрече со старым знакомым. А что там было дальше, я не видел.

— А тот знакомый Флорина, о котором вы упоминали, это был Бьярне Тёгерсен?

Старик пожал плечами: не запомнил.

— Она переехала к нему жить годом раньше, — сообщил Карл. — К Бьярне Тёгерсену. И в это время она как будто тут работала.

— Гм. Может, и так. Она никогда не рассказывала о своей личной жизни.

— Никогда?

— Ну да! Я даже не знал, где она живет. Свои бумаги она оформляла сама, так что в этом я ничем помочь не могу.

Продавец подошел к клетке, откуда на него доверчиво смотрели малюсенькие карие глазки.

— А вот это моя любимица. — Он достал из-за решетки обезьянку размером с большой палец. — Она карабкается по моей руке, как по дереву. — Он поднял руку, и малютка повисла на ней, цепляясь за его кисть.

— Почему Кимми уволилась? Она как-то объяснила свой уход?

— Думаю, просто захотела чего-то нового. Без каких-то особых причин. Разве так не бывает?

Карл шумно выдохнул, и обезьянка спряталась за пальцами хозяина. Что-то из этой беседы выходит мало толку.

Тогда Карл включил «злого полицейского».

— Думаю, вы знаете, почему она ушла! И я жду, что вы мне об этом правдиво расскажете!

Продавец вернул обезьянку в клетку и снова обернулся к Карлу. Прежнее добродушие сменилось неприкрытой враждебностью, которую не могли замаскировать ни седина, ни белая борода. Взгляд стал решительным.

— Мне кажется, вам пора идти, — заявил он. — Я старался быть любезным. С какой стати мне выслушивать обвинения, будто я вру?

«Может быть, эта подойдет», — подумал Карл и изобразил на лице самую высокомерную усмешку.

— Мне сейчас подумалось, — начал он, — интересно, когда эту фирму в последний раз проверяла инспекция? Не слишком ли тесно, с точки зрения действующих правил стоят здесь клетки? Хорошо ли работает вентиляция? И кстати, сколько животных умирает у вас при перевозке? А в самом магазине?

Он принялся одну за другой пристально рассматривать клетки, в которых жались по углам дрожащие, испуганные существа, быстро дышавшие от страха.

Продавец осклабился, показав отличные искусственные зубы. Угрозы его не испугали — фирме бояться нечего!

— Если желаете узнать, почему ушла Кимми, спросите Флорина! В конце концов, это он тут начальник.

28

Царило субботнее затишье, и в «Радиогазете» новостное время поровну поделилось между сообщением о родившемся в зоопарке «Дождевой лес Раннерса» тапире и угрожающем заявлением председателя Консервативной партии о том, что он ликвидирует те регионы, которые сам же и учредил.

Карл набрал на мобильнике номер, посмотрел на солнечные дорожки на водной глади и подумал:

«Слава богу, есть еще что-то, чего они не могут затронуть».

На другом конце Ассад взял трубку:

— Шеф, где ты пропадаешь?

— Еду в гимназию Рёдовре и только что миновал Зеландский мост. Есть какие-нибудь детали, относящиеся к Клаусу Йеппесену, которые мне следует знать заранее?

Когда Ассад задумывался, было почти слышно, как скрипят шестеренки в его мозгу.

— Он мучается фрустрацией.

— Фрустрацией?

— Ну да! Говорит медленно, вероятно, оттого, что его эмоции подавлены, он не позволяет себе свободно самовыражаться.

— Свободно самовыражаться? А ты не знаешь выражения «вольный полет духа»? Он знает, о чем пойдет речь?

— В основном да. Знаешь, Карл, мы с Розой тут полдня просидели над списком. Она хочет поговорить с тобой об этом прямо сейчас.

Карл хотел ответить отказом, но Ассад уже не слушал. Карлу тоже не очень хотелось слушать, но громкий, как иерихонская труба, голос Розы поневоле привлек внимание:

— Да, мы все еще здесь! Мы весь день просидели над этим списком и, кажется, нашли кое-что полезное. Будешь слушать?

Господи! Ну а как она думала?

— Да, спасибо. Говори, пожалуйста, — ответил Карл, чуть не опоздав при этом перестроиться в левый ряд для поворота на Фолехавен.

— Ты помнишь там, в списке Йохана Якобсена, дело о супружеской паре, пропавшей на Лангеланне?

Она думает, у него старческое слабоумие?

— Да, помню, — терпеливо ответил Карл.

— Хорошо. Они были из Киля, и оба исчезли. В районе Линнельсе Нор были найдены кое-какие вещи, которые могли им принадлежать, однако это не было доказано. Вот я с этим и повозилась, и кое-что удалось сделать.

— В каком смысле?

— Я разыскала их дочь. Она по-прежнему живет в Киле в родительском доме.

— И что?

— Не торопи меня, Карл. Можно же человеку немножко потянуть, после того как он проделал чертовски хорошую работу?

До Розы донесся глубокий вздох — Карла это не обрадовало.

— Ее зовут Гизела Нимюллер, она была неприятно поражена тем, как это дело ведется в Дании.

— То есть как это понимать?

— Насчет сережек. Ты их помнишь?

— Роза, ну что ты мелешь! Мы говорили о них только сегодня утром!

— Она связывалась с датской полицией еще одиннадцать-двенадцать лет назад и сказала, что теперь может уверенно опознать сережки, которые были найдены в Линнельсе Нор. Их носила ее мать.

Тут Карл едва не врезался на полном ходу в «пежо» с четырьмя горланящими парнями.

— Чего-чего? — крикнул он в трубку, одновременно изо всех сил нажимая на педаль тормоза. — Минуточку, — сказал он затем и остановился на обочине. — Если она тогда не могла их опознать, то откуда вдруг потом опознала?

— Гизела Нимюллер была в гостях у знакомой семьи в Альберсдорфе в Шлезвиге. И там она увидела старые фотографии своих родителей, сделанные, когда они тоже приезжали на какой-то семейный праздник. И что, ты думаешь, было у ее матери на той фотографии? — радостно пробасила Роза. — Ну конечно же, эти сережки, черт возьми!