По квартире он ходил в носках, чтобы не переполошить соседей. Осмотрел кабинет Хокана и два Луизиных комода. Проверил и большой книжный шкаф в гостиной, и все прочие шкафы и полки в квартире. И когда около десяти вечера осторожно вышмыгнул из дома перекусить, был вполне уверен: все следы дочери-инвалида были тщательно удалены.
Поужинал Валландер в заведении, которое представляло собой якобы венгерский ресторан, но все официанты и персонал открытой кухни говорили по-итальянски. Снова поднимаясь на медленном лифте на третий этаж, он прикидывал, где бы устроиться на ночь. В кабинете Хокана фон Энке стоял диван. Однако в конце концов он расположился в гостиной, где вместе с Луизой пил чай; лег на диван, укрывшись клетчатым шотландским пледом.
Около часу ночи его разбудили громогласные ночные гуляки. Вот тогда-то, лежа в темной комнате, он вдруг совершенно проснулся. Все-таки полный абсурд, что здесь нет никаких следов дочери, которая живет сейчас в «Никласгордене». Он едва ли не физически чувствовал досаду, что до сих пор не нашел ни фотографий, ни хоть какого-нибудь документа из тех бюрократических справок, какими любой швед окружен со дня рождения. И снова тихонько обошел квартиру. С карманным фонариком, который временами включал, чтобы осветить самые темные уголки. Свет он зажигал не повсюду, опасаясь привлечь внимание соседей из дома напротив, но памятуя, что у Хокана фон Энке ночью всегда горели лампы. Это действительно правда? Ведь незримую грань между ложью и реальностью в семье фон Энке преступали с необычайной легкостью? Он замер посреди кухни, попытался найти ответ. Потом упрямо продолжил поиски, ищейка, которую он порой умел в себе пробудить, теперь не успокоится, пока не найдет следов Сигне, а они должны быть.
Около четырех утра поиски увенчались успехом. В книжном шкафу обнаружился фотоальбом, спрятанный за большущими книгами по искусству. Фотографий немного, но вклеены аккуратно, в основном поблекшие цветные снимки, несколько черно-белых. Только фотографии, без письменных комментариев. Общих фото брата и сестры нет, однако он этого и не ждал. Когда родился Ханс, Сигне уже исчезла, отданная в приют, стертая. Валландер насчитал около пятидесяти снимков. Большинство запечатлело одну Сигне, лежащую в разных позах. Но на последнем фото ее держит Луиза, серьезная, взгляд мимо объектива. Валландер опечалился, заметив по фотографии, что вообще-то Луизе не хотелось сидеть там и держать своего ребенка. От снимка веяло бесконечной тоской. Валландер тряхнул головой, ему стало очень не по себе.
Он снова лег на диван, чувствуя огромную усталость, но одновременно и облегчение, и мгновенно заснул. Около восьми его разбудили донесшиеся с улицы сигналы автомобиля. Снились ему лошади. Целый табун, который промчался по песчаным дюнам Моссбю и ринулся прямо в воду. Он попробовал истолковать сон, но не сумел. Так бывало почти всегда, потому что он толком не знал, как подступиться. Набрал ванну, выпил кофе и около девяти позвонил Иттербергу. Тот сидел на совещании. Валландер сумел оставить сообщение и в ответ получил эсэмэску: Иттерберг может встретиться с ним в пол-одиннадцатого у Ратуши, с той стороны, что выходит к воде. Там Валландер и стоял, когда Иттерберг подкатил на велосипеде. Они расположились в кафе, взяв себе по чашке кофе.
— Что вы здесь делаете? — спросил Иттерберг. — Я думал, вы предпочитаете маленькие города и сельские поселки.
— Так и есть. Но иногда обстоятельства вынуждают.
Валландер рассказал про Сигне. Иттерберг слушал внимательно, не перебивая. Под конец Валландер сообщил о найденном ночью фотоальбоме. Он принес его с собой в пластиковом пакете, который теперь положил на стол. Иттерберг отодвинул чашку, вытер руки и бережно перелистал альбом.
— Сколько же ей сейчас? — спросил он. — Сорок?
— Да, если я правильно понял Аткинса.
— Все снимки сделаны в раннем возрасте. На самых поздних ей два, максимум три года. Других фотографий нет.
— Вот именно, — сказал Валландер. — Если нет другого альбома. Но, по-моему, это вряд ли. Потом ее вроде как стерли.
Иттерберг скривился и бережно положил альбом в пакет. Мимо по Риддарфьердену прошел белый пассажирский катер. Валландер отодвинулся на стуле в тень.
— Я думал вернуться в «Никласгорден», — сказал он. — Как бы там ни было, я — член семьи этой девочки. Но мне нужно ваше разрешение. Вы должны знать, чем я занят.
— Что, по-вашему, можно извлечь из встречи с нею?
— Не знаю. Но отец навестил ее накануне исчезновения. Позднее никто туда не приезжал.
Иттерберг задумался, прежде чем ответить:
— В самом деле примечательно, что после его исчезновения Луиза ни единого разу там не побывала. Как вы это объясняете?
— Никак. Но удивлен не меньше вашего. Может быть, съездим вместе?
— Нет, езжайте один. Я попрошу кого-нибудь позвонить им и растолковать, что вы вправе повидать ее.
Валландер отошел к краю набережной и смотрел на воду, пока Иттерберг разговаривал по телефону. Солнце стояло высоко в ясном синем небе. Разгар лета, думал он. Немного погодя подошел Иттерберг, стал рядом.
— Порядок, — сказал он. — Но я должен кое о чем вас предупредить. Женщина, с которой я беседовал, сказала, что Сигне фон Энке не говорит. Не потому, что не хочет, а потому, что не может. Не знаю, вполне ли правильно я понял. Но, похоже, она родилась без голосовых связок. В том числе.
Валландер посмотрел на него.
— В том числе?
— У нее определенно очень серьезные пороки развития. Много чего недостает. Честно говоря, я рад, что не поеду. Особенно сегодня.
— А чем нынешний день особенный?
— Прекрасная погода, — ответил Иттерберг. — Один из первых по-настоящему летних дней в этом году. Не хочу без нужды расстраиваться.
— Она говорила с акцентом? — спросил Валландер, когда они пошли прочь. — Женщина из «Никласгордена»?
— Да, с акцентом. И голос очень красивый. Сказала, что ее зовут Фатима, если я правильно понял. Вероятно, она из Ирака или из Ирана.
Валландер обещал дать знать о себе в тот же день. Машину он оставил у главного входа в Ратушу и успел уехать, опередив бдительного парковщика. Через несколько часов он снова затормозил у входа в «Никласгорден». В приемной дежурил пожилой мужчина, представившийся как Артур Челльберг. Его смена начиналась после обеда и продолжалась до полуночи.
— Давайте начнем с самого начала, — сказал Валландер. — Расскажите о заболеваниях Сигне.
— Она одна из самых тяжелых наших пациенток, — ответил Артур Челльберг. — Когда она родилась, никто не верил, что она долго проживет. Но у некоторых такая воля к жизни, какая нам, простым смертным, непостижима.
— Точнее, пожалуйста. Что с ней не так?
Артур Челльберг помолчал, словно прикидывая, хватит ли у Валландера сил услышать факты, а может, заслуживает ли он узнать правду. Валландер нетерпеливо бросил: