— Если смогу.
— Сможете. Вы ведь приезжали в Хельсингборг не одна? И сейчас, в эту минуту, кто-то охраняет нас обеих? Вы могли позвонить, прежде чем пришли сюда.
— С какой стати?
— Это не ответ, это новый вопрос. Мне нужен ответ.
— В Хельсингборге со мной никого больше не было.
— Почему вы целый день просидели в суде? Вы же не понимали ни слова.
— Верно.
Биргитта быстро перешла на шведский. Хо наморщила лоб, покачала головой:
— Я не понимаю.
— Точно? Может, на самом деле вы отлично понимаете мой родной язык?
— В таком случае зачем бы я стала говорить с вами по-английски?
— Поймите, я не уверена. Может, вам почему-то выгодно сделать вид, будто вы не знаете шведского. Между прочим, я спрашиваю себя, не надели ли вы желтый дождевик, чтобы кому-то было легче видеть вас.
— Зачем?
— Не знаю. Я сейчас ничего не знаю. Самое главное, разумеется, что Хун хотела меня предупредить. Но почему я должна обратиться за помощью к вам? И что вы можете сделать?
— Позвольте начать с последнего вопроса, — сказала Хо. — Чайнатаун — совсем особый мир. Хотя и вы, и тысячи англичан и туристов бродите по нашим улицам — Джеррард-стрит, Лайл-стрит, Уордор-стрит и прочим улицам и переулкам, — вам видна только поверхность. Мой Чайнатаун находится глубже. Там можно спрятаться, сменить личность, жить месяцы и годы, притом что никто не будет знать, где ты. Хотя большинство местных обитателей давно имеют британское гражданство, основное ощущение здесь, что мы живем в своем мире. Я могу помочь, спрятав вас в моем Чайнатауне, который в иной ситуации остался бы вам недоступен.
— Но чего я должна бояться?
— Ма Ли точно не знала, когда написала мне. К тому же не забывайте, Ма Ли сама боится. Об этом она не писала, но я почувствовала.
— Все боятся. Вы тоже?
— Пока нет. Но возможно, это ожидает и меня.
У Хо зазвонил телефон. Она взглянула на дисплей и встала.
— Где вы остановились? В какой гостинице? Мне надо сейчас вернуться на службу.
— В «Сандерсоне».
— Знаю, где это. В каком номере?
— Сто тридцать пять.
— Мы можем встретиться завтра?
— Почему надо так долго ждать?
— Я занята на работе. Вечером предстоит совещание, где я непременно должна присутствовать.
— Это правда?
Хо взяла Биргитту за руку:
— Да, правда. Китайская делегация будет обсуждать деловые вопросы с рядом крупных британских компаний.
— Кроме вас, мне здесь больше не к кому обратиться.
— Позвоните мне завтра утром. Я постараюсь освободиться.
Хо исчезла за пеленой дождя в своем развевающемся желтом дождевике. Биргитта осталась за столом, изнемогая от усталости. Сидела долго, потом вернулась в гостиницу, которая, разумеется, называлась не «Сандерсон». Она по-прежнему не доверяла Хо, как не доверяла вообще никому из людей азиатской наружности.
Вечером она спустилась в гостиничный ресторан. После полудня дождь перестал. Биргитта решила прогуляться, посидеть на лавочке в сквере, где когда-то сидела со Стаффаном.
Она наблюдала за прохожими, за молодыми ребятами, которые немного посидели обнявшись на ее лавочке. Потом они ушли, а на их месте устроился старикан со вчерашней газетой, явно найденной в урне.
Она еще раз попробовала дозвониться до Стаффана, который крейсировал в море у берегов Мадейры, хоть и знала, что это бессмысленно.
Народу в сквере становилось все меньше, наконец она тоже встала, собираясь вернуться в гостиницу.
И тут увидела его. Он шел по дорожке, что тянулась наискосок за лавочкой, на которой она сидела. Весь в черном, наверняка тот самый человек, которого она видела на фото с камеры Стуре Херманссона. Он направлялся прямиком к ней, а в руке сжимал что-то блестящее.
Биргитта с криком отшатнулась от приближающейся фигуры, оступилась и упала навзничь, ударившись головой о железный угол лавки.
Я Жу любил сумрачные тени. Там он мог сделаться невидимым, как хищные звери, которые вызывали у него восхищение и страх. Но этой способностью владели и другие. Он часто думал, что живет в мире, где молодые предприниматели мало-помалу забирают господство над экономикой, а значит, скоро потребуют и места за столом, где делают политику. Все создавали себе свою тень, чтобы незаметно следить за другими.
Но тень, где он прятался этим вечером в дождливом Лондоне, служила иной цели. Он наблюдал за Биргиттой Руслин, которая сидела на лавочке в маленьком сквере на площади Лестер-сквер. Стоял так, что видел только ее спину. Не хотел идти на риск быть замеченным. Она держалась начеку, как встревоженный зверек, это он заметил. Я Жу не недооценивал ее. Если Хун доверяла этой женщине, он должен принимать ее очень и очень всерьез.
Он следил за нею целый день, с тех пор как рано утром она появилась возле дома, где жила Хо. Его забавляла мысль, что он владеет рестораном, где работает Ва, муж Хо. Они, разумеется, не знали об этом, Я Жу как владелец редко выступал под собственным именем. Ресторан «Мин» принадлежал акционерной компании «Чайниз фуд инк.», зарегистрированной в Лихтенштейне, где Я Жу сосредоточил управление своими ресторанами в Европе. Он бдительно следил за заключением бухгалтерских книг и квартальными отчетами, которые представляли ему молодые способные китайцы, выпускники лучших английских университетов. Я Жу ненавидел все английское. Историю он никогда не забудет. И испытывал радость, что отнимает у этой страны старательных молодых бизнесменов, учившихся в лучших университетах.
До сих пор Я Жу никогда не обедал в ресторане «Мин». Да и в этот раз не собирался. Как только закончит свое дело, незамедлительно вернется в Пекин.
В его жизни было время, когда он смотрел на аэропорты чуть ли не с религиозным благоговением. Гавани современности. Путешествовал он тогда непременно с книгой Марко Поло. Бесстрашное стремление этого человека увидеть неведомое было для него примером. Теперь он воспринимал разъезды как мучения, хотя летал на собственном самолете, не зависел от расписания рейсов и зачастую избегал ожидания на унылых и отупляющих аэродромах. Ощущение, что и мозг оживает от быстрого передвижения, пьянящая радость от пересечения часовых поясов и оттого, что в иных случаях можно добраться до цели как бы раньше момента отлета, — все это находилось в противоречии с массой бессмысленного времени, потраченного в ожидании паспортного или таможенного контроля или в ожидании багажа. Освещенные неоном торговые центры аэропорта, транспортеры, гулкие коридоры, все уменьшающиеся стеклянные клетки, где толпились курильщики, награждая друг друга раком или сосудистыми заболеваниями, вовсе не те места, где возникают свежие мысли, ведутся новые философские рассуждения. Он думал о тех временах, когда люди путешествовали поездом или океанским пароходом. Тогда беседы и ученые дискуссии были в порядке вещей, как роскошь и лень.