— Конечно. Жду.
Когда Биргитта Руслин вошла в кабинет с опрятным письменным столом, Хуго Мальмберг разговаривал по телефону. Речь шла о нанесении тяжких телесных повреждений, случившемся накануне. Со временем это дело вполне может оказаться у меня на столе, подумала она. Когда я подкоплю железа, приведу в порядок давление и вернусь на работу.
Хуго Мальмберг закончил разговор и с улыбкой обратился к ней:
— Кофе будешь?
— Да нет, лучше не надо.
— Как это понимать?
— У вас в управлении такой же скверный кофе, как у нас в суде.
Он встал.
— Идем в комнату для совещаний. Тут телефон трезвонит не переставая. Такое у меня ощущение, как и у всех шведских полицейских: будто только один я и работаю.
Они сели за овальный стол, заставленный пустыми кофейными стаканчиками и бутылками из-под воды. Мальмберг неодобрительно покачал головой:
— Не убирает народ за собой. Проведут совещание и уйдут, а весь мусор оставят. Так о чем ты хотела поговорить? Передумала насчет бриджа?
Биргитта Руслин рассказала ему о своем открытии, о том, что, возможно, между нею и массовым убийством существует некая смутная связь.
— Мне любопытно, — закончила она. — Из сообщений газет и теленовостей ясно только, что убито множество людей, а следов у полиции нет.
— Откровенно говоря, я рад, что служу не в тех краях. Им сейчас туго приходится. В жизни не слыхал ничего подобного. По-своему не меньшая сенсация, чем убийство Пальме.
— Тебе известно что-нибудь, чего нет в газетах?
— В этой стране не найдется ни одного полицейского, который бы не думал о случившемся. В коридорах только об этом и говорят. У каждого своя версия. Не верь, что полицейские рациональны и лишены фантазии. Это миф. Мы немедля начинаем строить домыслы.
— И что думаешь ты?
Он пожал плечами, помолчал и ответил:
— Я знаю не больше твоего. Убитых много, жестокость чудовищная. Но ничего не украдено, если я правильно понял. Скорее всего, действовал душевнобольной. А о причинах безумия можно лишь гадать. Думаю, тамошняя полиция ищет среди известных преступников с психическими нарушениями. Наверняка уже связались и с Интерполом, и с Европолом — может, след обнаружится там. Однако на это требуется время. Больше я ничего не знаю.
— У тебя по всей стране знакомые полицейские. В Хельсингланде, наверно, тоже есть связи? Кто-нибудь, кому можно позвонить?
— Я знаком с их начальником, — сказал Мальмберг. — Людвиг его фамилия. Он мне не очень-то нравится, если честно. Ты ведь знаешь, я не доверяю полицейским, которые никогда не нюхали обычной полицейской работы. Но позвонить и навести справки могу.
— Обещаю не беспокоить их без нужды. Просто хочу выяснить, нет ли среди убитых приемных родителей моей матери. Или их детей. Может, я вообще ошиблась.
— Веская причина для звонка. Я посмотрю, что можно сделать. А сейчас прошу прощения. Меня ждет неприятный допрос мерзкого преступника.
Вечером она рассказала о случившемся Стаффану. Он сразу же согласился, что врач совершенно прав, и предложил ей съездить на юг. Ему вроде бы и неинтересно, она почувствовала раздражение. Но промолчала.
На другой день, перед самым обедом, когда Биргитта сидела за компьютером и просматривала предложения турфирм, зазвонил телефон.
— Я нашел кой-кого, — сообщил Хуго Мальмберг. — Есть там одна полицейская по фамилии Сундберг.
— Я видела это имя в газетах. Но не знала, что это женщина.
— Ее зовут Вивиан, но обычно — Виви. Людвиг предупредит ее, так что она будет в курсе, когда ты позвонишь. Могу дать телефон.
— Записываю.
— Я поинтересовался, как продвигается дознание. Улик по-прежнему никаких. Фактически никто уже не сомневается, что речь идет о душевнобольном. Во всяком случае, по словам Людвига.
Она услышала в голосе Мальмберга сомнение.
— Но ты ему не поверил?
— Я ничему не верю. Зашел вчера вечером в Сеть и прочел все, что сумел найти. Есть в этой истории кое-что странное.
— Что именно?
— Слишком все хорошо спланировано.
— Так ведь и больные люди способны спланировать свои преступления?
— Я не это имею в виду. Просто, по моему ощущению, слишком уж все безумно, чтобы быть правдой. На их месте я бы подумал о том, не постарался ли преступник замаскировать случившееся, выдать все за деяние безумца.
— И что же?
— Не знаю. Не ты ли собираешься позвонить и представиться как родственница?
— Спасибо за помощь. Вообще-то я, наверно, поеду на юг. Ты бывал на Тенерифе?
— Нет, ни разу. Удачи тебе.
Биргитта Руслин немедля набрала записанный номер. Автоответчик попросил оставить сообщение. Ее охватило нетерпение. Она снова взяла пылесос, но так и не подвигла себя на уборку. Вернулась к компьютеру и примерно часом позже решила, что через два дня вылетит из Копенгагена на Тенерифе. Полистала старый школьный атлас и начала мечтать о теплом море и испанских винах.
Пожалуй, именно это мне и нужно, думала она, неделька без Стаффана, без судебных слушаний, без будней. Маловато у меня опыта в искусстве разбираться в собственных чувствах и представлениях о себе и своей жизни. Хотя в мои годы не мешало бы видеть себя достаточно четко, чтобы замечать изъяны и при необходимости маневрировать. В юности я мечтала стать первой женщиной, в одиночку обогнувшей под парусом весь земной шар. Но так и не стала. Хотя до сих пор помню навигационную терминологию и знаю, как ходят по узким фарватерам. Не повредит мне день-другой бесконечных поездок через Эресунн или прогулок по тенерифским пляжам, чтобы поразмыслить, не старость ли подступает или я все ж таки сумею выбраться из депрессии. С переходным возрастом я справилась. Но что происходит со мной сейчас, ума не приложу. Вот и попробую разобраться. Прежде всего надо понять, связаны ли давление и панический страх со Стаффаном. Невозможно хорошо себя чувствовать, если мы не в состоянии выйти из уныния, в каком сейчас пребываем.
Она принялась планировать поездку. Из-за какой-то ошибки ей не удалось забронировать путевку через интернет, поэтому она отправила в турфирму мейл, где указала свое имя, номер телефона и о какой поездке идет речь. Сразу же пришел ответ: с ней свяжутся в течение часа.
Час почти истек, когда зазвонил телефон. Однако звонили не из турфирмы.
— Меня зовут Виви Сундберг. Можно попросить Биргитту Руслин?
— Это я.
— Мне сообщили, кто вы. Но я не очень-то поняла, чего вы хотите. Думаю, вам ясно, что у нас тут жуткая запарка. Если не ошибаюсь, вы судья?
— Да. Но дело не в этом. Моя мать, которой давно нет в живых, выросла в приемной семье по фамилии Андрен. Я видела фотографии, и, судя по всему, она жила в одном из этих домов.